— Когда ты согласилась выйти за меня замуж, ты соглашалась выйти за офицера Космофлота Земли, живущего на космической станции, откуда можно окончательно вернуться на Землю и, быть может, завести семью. Ты не давала согласия на все это, — и он обвел рукой все вокруг себя, — особенно учитывая тот факт, что я сам не знаю, к чему это приведет. Я присмотрелся к этому. Это важное дело. Я не хочу удерживать тебя или требовать, чтобы ты вышла за меня замуж, если по каким–то причинам ты не сможешь жить здесь. Знаю, с тех пор, как мы в последний раз виделись, многое изменилось. Все, кроме одного: я по–прежнему люблю тебя. Ты все еще нужна мне. И я по–прежнему хочу жениться на тебе, ибо знаю, что мы можем жить вместе здесь, на Минбаре, или еще где–нибудь, куда нас занесет судьба. Но все зависит от тебя.
Синклер все еще неуверенно стоял посреди комнаты. Она знала, что, возможно, выглядит так же. Сакай приехала на Минбар, разыскивая своего жениха, человека, о котором она знала только то, что он только посол, и который, как она знала, беспокоится о том, не передумала ли она выходить за него замуж. Вместо этого она нашла тайного военного лидера, облаченного в минбарскую одежду, к которому относились одновременно как к королю и верховному жрецу и, по–видимому, превратили в живую легенду.
Пока Кэтрин пыталась понять то, что услышала и увидела, ей в голову пришла еще одна мысль. Теперь она поняла, что ее нерешительность была вызвана только одним: ей нужно было выяснить, что эти кардинальные изменения в жизни любимого человека не изменили его самого. Посмотрев в глаза Синклеру, она поняла, что это не так. Что бы о нем не думали минбарцы и рейнджеры, он все еще был тем самым Джеффом, которого она знала со времен Академии и которого оставила на Вавилоне 5.
Она подошла к нему.
— Я не хочу снова терять тебя, Джеффри Синклер, — Сакай приподнялась и поцеловала его, второй раз с тех пор, как вошла в его офис в Тузаноре. Он обнял ее. Прошло много времени, прежде чем он отпустил ее.
— Какую церемонию нам надо будет проходить? — спросила она. — Минбарскую?
— О, нет, — ответил Синклер. — Чем проще, тем лучше. Только не минбарская церемония. Я уже присутствовал на их церемонии возрождения/бракосочетания, помнишь? Больше никаких красных фруктов. Они отвратительны на вкус. К тому же, я всегда чувствовал неловкость оттого, что сочетался браком с кем–то во время той церемонии, но так и не узнал, на ком.
Сакай засмеялась.
— Мне не хотелось бы думать, что я выйду замуж за двоеженца!
— Пойдем, — сказал он, — выясним наши отношения в спальне.
— Здесь, наверное, много комнат, — сказала она, помогая Джеффу перетащить вещи из гостиной. — И очень мало вещей.
— Ты не представляешь, насколько трудно было доставить сюда хотя бы несколько моих вещей, — вздохнул Синклер.
— А где остальные?
— Некоторые до сих пор хранятся где–то на государственном складе, а остальные — у моего брата.
— Как Малкольм?
— В порядке. Как я полагаю. Мне лишь раз удалось с ним связаться. Знаю, он тоже пытался со мной связаться, но, очевидно, не смог преодолеть все бюрократические препоны. Это не значит, что мне здесь нужно много вещей.
— Нет, — сказала Кэтрин, снова поцеловав его, — ты всегда все самое необходимое держал вот здесь.
И она осторожно коснулась его лба.
— Это осталось от военной жизни, — признал Синклер. — Когда тебя все время перебрасывают с места на место, приучаешься обходиться малым количеством вещей, но эти вещи становятся для тебя величайшей ценностью. И мне бы хотелось взять их сюда. Это дело принципа.
— Ну, я не могу тебе в этом помочь, зато привезла кое–что с собой, — Кэтрин достала из сумки ярко запакованную коробку. — Я не смогла поздравить тебя с днем рождения, будучи около Предела, так с днем рождения тебя!
— Что это? — спросил он.
— Почему люди всегда задают этот вопрос? — она вручила ему коробку. — Открой и сам увидишь.
Синклер разорвал бумагу и вынул запечатанный инфокристалл и связку книг.
— „Границы смеха”, — прочитал он на коробке, — „Двадцать четыре часа истории комедии в Северной Америке”. Это чудесно! — Он тут же прошел в кабинет и начал просматривать их.
— Помню, как ты сказал, что послал свою единственную копию Малкольму, а для себя ничего не оставил, — сказала Сакай.
На экране появились начальные титры, но Синклер быстро промотал их дальше. На экране появилась сцена из старого черно–белого фильма двадцатого века, а потом — пожилая женщина, обсуждающая его с научной точки зрения. Внизу экрана появилась надпись: „Гемма Хильда Синклер, профессор, эксперт по североамериканской литературе”.
— Моя мать действительно любила эти фильмы, — сказал он, глядя на сцены из фильмов двадцатого — двадцать первого столетий. — Она писала о них научные статьи и книги, но смотрела с искренним удовольствием. Когда я был мальчишкой, то не мог этого понять. Что она нашла в этих древних антикварных фильмах, думал я. Я думал, что когда–нибудь пойму это, пока не вырос и не увидел ее в этом документальном фильме. Боже, как я скучаю…