Грезы

Сасс хотела возразить, что его мать могла бросить отца, но благоразумно промолчала. Если вспомнить о позоре Мойры, то Тайлер Макдональд, видимо, и впрямь приложил руку к тому, чтобы свести мать Шона в могилу. Она покачала головой, не желая думать о грустных днях в жизни Шона теперь, когда его появление сделало ее такой удивительно счастливой. Голосом, ясным, как звезды у них над головой, она заговорила на другую тему.

— А как ты нашел Келли?

— Я ее не находил. Она спасла меня от молодцов, охраняющих твои ворота, Сасс. Я убеждал их, что мы с тобой знакомы, но они все равно не хотели меня пускать. Что у тебя за дом, в который не пускают друзей?

— Они бывают тут не всегда, Шон, но, в общем, ты прав. Сюда так просто не войдешь. Ведь ты вернулся в реальный мир, а тут есть чего бояться, не только снежных заносов и метелей.

— Святая Мария, если таков реальный мир, то я никогда в нем не жил. У меня двери дома всегда были открыты, и в Ирландии, и на Аляске.

— В Лос-Анджелесе или Нью-Йорке двери закрыты всегда, — возразила Сасс, и он ответил ей улыбкой. Не широкой, но и не той, что скрывала его боль, так ужасно застывшую на лице, когда они сидели перед умирающим огнем. Она улыбнулась ему в ответ, и у нее вдруг стало спокойно на душе. Еще пару часов назад ей казалось, что грустит она от того, что потеряла его книгу; теперь же внезапно поняла, что ей не хватало его самого. Шон Коллиер принес с собой волшебный покой ее душе, хотя его собственное сердце терзалось воспоминаниями. Она поняла, что он стал ее другом. И пока он по-прежнему молчал, не в силах или не желая вести непринужденную беседу, свойственную голливудской вечеринке, Сасс заполнила пустоту.

— Знаешь, я счастлива, что Келли с первого взгляда узнала в тебе друга. Я в восторге, что ты сюда приехал. Но признаюсь тебе, Шон, я поражена. Никогда не думала, что увижу тебя еще раз, и вот ты здесь, без предупреждения. Но ведь ты приехал с каким-то делом, Шон? Какое же оно?

Сасс аккуратно поставила рядом с собой на каменную скамью поднос и бокал. Сцепив пальцы на коленях, она ждала его ответа, сознавая, что готова сдвинуть с места небо и землю, если он только пожелает. Шон отошел от нее на пару шагов, крутя в пальцах бокал, сверкающий в его ладони как волшебный кристалл. Наверно, он волшебник, произносящий заклинания, а может, просто человек, не привыкший к разговорам и черпающий вдохновение из чего-нибудь красивого, находя в нем подходящие слова. Вероятно, в сверкающем талисмане таилось откровение, так как через секунду он уже повернулся к ней.

— Я хочу отдать тебе книгу моего отца, Сасс Брандт.

7

Сасс ошеломленно молчала. Что ей ответить? Разве не мечтала она об этой минуте? Разве не молилась? Не грустила об утрате мечты с той самой вьюжной ночи? Нет, она не испытывала обиды на Шона. Честно говоря, если бы у нее в жизни нашлась такая печальная и болезненная страница, ей бы тоже хотелось про нее забыть. Сасс поняла и приняла его отказ, и вот теперь он сам предлагает ей книгу.

— Шон, я даже не знаю, что мне сказать.

— В чем дело, Сасс? Ты переменила решение? Я проделал этот путь, чтобы сообщить тебе, что ты можешь снимать свой фильм, а ты глядишь на меня так, будто тебе еще нужно обдумать такую возможность. Ну, если бы я знал, что тебя это уже не слишком интересует, то сообщил бы об этом в письме и сэкономил бы массу времени.

— Нет! — Сверкнув глазами, Сасс вскочила и направилась к нему. Гостеприимная хозяйка дома исчезла, ее сменила раздраженная Сасс. — Дело не в этом. Даже не сомневайся, что это мне очень нужно. Боже мой, я проделала такой далекий путь до Аляски, едва не умерла у твоих дверей, лишь бы выпросить у тебя право. Но, Шон, это было до того как…

Она подошла к нему совсем близко и хотела взять его руки в свои. Он уклонился, но так незаметно, что она даже не была уверена, пошевелился ли он. У нее опустились руки. Теперь она поняла так много. Мужское достоинство Шона Коллиера пострадало, его вера в себя разрушена. Люди, вероятно, любившие его, предали его самым невозможным образом. Сасс вздохнула, отошла и остановилась перед желтым гибискусом, цветущим зимой в Калифорнии, давая Шону возможность взять себя в руки.

— Мне никогда не доводилось испытывать такие страдания, Шон. Я никогда не сталкивалась с подобным коварством. Но зато я никогда… — Она остановилась, зная, что скажет сейчас правду, да такую, о какой она до этой минуты и не думала. — Зато я никогда так и не любила. Я не уверена, что когда-либо испытывала такие чувства, как ты. Но воспринимаю я все очень глубоко. И я никогда не решилась бы на эту затею — в финансовом, творческом или личном плане, — если бы знала, что «Женщина в конце тропы» основана на твоей жизни и твоей боли. А это совершенно меняет дело, Шон.