Пребывая в растерянности, Эмили устало откинулась назад и, пристегнувшись ремнем безопасности, уставилась на промокший конверт. «С чего она взяла, что я вообще сюда вернусь? Мне сегодняшнего стресса, по-моему, на всю жизнь теперь хватит. И почему ко мне столько внимания? Неужели им настолько важна репутация, что готовы за каждую оплошность так извиняться? До дома даже довозят… Да еще и на чем. А вдруг это Жюстин? Может, дело в ней, в ее порядочности и заботе о гостях? Она хоть и пугает, но вроде добрая», — думала Эмили, глядя в окно на стоящую под черным зонтом изящную француженку.
Жюстин темным силуэтом одиноко стояла на тротуаре. Нахмурив черные брови, она презирающим все живое взглядом провожала отъезжающий «Бентли» и с ненавистью думала о том, что еще никогда в жизни ни перед кем из гостей так не унижалась. Не бегала с зонтиком, не усаживала, как швейцар, в транспорт и уж тем более никогда, никогда не просила ни у кого прощения. Извинения были для нее негласным табу, проявлением слабости, безоговорочной капитуляцией и признанием ошибок, которые, как ей казалось, она теперь попросту не совершает. Холодный ветер назойливо колыхал черный плащ француженки и трепал ее строго уложенную, ровную челку, обнажая кипящую в ее глазах злость на, очевидно, слетевшего с катушек хозяина.
Моросил ледяной дождь…
Глава 4
Часы показывали двенадцать дня, а ослепительно яркое октябрьское солнце продолжало настойчиво будить храпящую без задних ног Эмили, которая, кто бы мог подумать, снова отключила поставленный на пять утра будильник. Старенькая и небольшая квартира-студия в Бушвике. Аутентичный кирпичный дом, четвертый этаж с видом на такие же кирпичные здания, уютную улочку, прачечную, кафе и аптеку — большего Эмили позволить себе сейчас не могла.
«Еще минутку», — раз в минуту думала она, укутавшись с головой в красный клетчатый плед. Прохладный осенний ветерок, легким бризом просачиваясь из приоткрытого окна, вальяжно гулял среди кирпичных стен и деревянных полок, заставленных американской классикой. Ластился по старому, местами почерневшему паркету. Беззаботно кружил среди глянцевых фотографий Нью-Йорка, колыхал постеры легендарных фильмов и наполнял комнату приятным ароматом свежей выпечки из соседней кофейни.
«Че так светло-то? — нехотя высунув нос из-под пледа, смутилась Эмили и, нащупав руками смартфон, взглянула на экран. — Двенадцать тридцать восемь. Двенадцать… Сколько?!» — пулей соскочив с кровати в одном носке, она побежала в ванную комнату, попутно запинаясь о раскиданные рядом с кроватью кроссовки.
«Блин, я сегодня точно с работы вылечу. Когда я будильник-то отключила?» — подумала Эмили, сидя на унитазе. Она в спешке чистила зубы, просматривая в смартфоне кучу пропущенных вызовов от Мартиши и кипу сообщений от Эрика. «Ну почему я такая непутевая?» — напрочь позабыв о случившемся в клубе, упрекала она себя за очередную беспечность.
Быстро написав Эрику: «Я жива вроде. Как там на работе?», Эмили побежала одеваться.
Натянув единственные черные леггинсы, белую майку поверх бюстгальтера, черное драповое пальто до бедер и коричневые замшевые ботильоны, она на автомате смела с тумбы в карманы ключи, немного наличности, смартфон и конверт с приглашением в клуб, а затем помчалась на выход.
«Эми, ну слава Богу! Ты бы знала, как я волновался! Места себе не находил. Прости меня, пожалуйста, за вчерашнее, я не знаю, что на меня нашло. Ты ведь не сердишься? Не из-за этого пропала?» — закрывая ключом дверь, прочитала Эмили, как ей показалось, эгоистичное сообщение от коллеги.
«Да не сержусь я на тебя. Как на работе, ты мне лучше скажи, я же об этом спрашивала», — злясь, нервно напечатала Эмили в ответ и побежала вниз по лестнице.
Спустившись на первый этаж, журналистка вдруг услышала до жути надоевший голос:
— Уайт! Оплата за сентябрь!
Миссис Бортвингейл, пожилая и полноватая домоуправляющая, вечно недовольная любопытная пиявка, грозно стояла у почтовых ящиков и поила из соски своего не по размерам агрессивного чихуахуа Понция XVI.
— Я помню! Я все помню! — ускорившись, пробежала мимо нее Эмили.
— Я тебя выселю!
— Оплачу!
«Надо у Эрика, наверно, занять, а то и правда ведь выгонит», — подумала Эмили и содрогнулась от включенного на полную громкость рингтона.
Осеннее солнце по-прежнему ярко светило и игриво ослепляло выбежавшую из подъезда журналистку. Обыденный городской гул, рев автомобилей и уже ставшие неотъемлемой частью мегаполиса, далекие сирены спецслужб привычно растворялись среди нарядных, но грустных деревьев, что так неизбежно, листок за листком теряли себя и свою красоту.
— Мартиша, — болезненным голосом ответила на звонок Эмили.
— Тебя где снова черти носят, Уайт? Ты точно сегодня допрыгаешься!
— Живот у меня. Всю ночь не спала, только под утро уснула, — жалобно пробормотала Эмили. — Я все наверстаю, уже еду, прости, пожалуйста.
— Отравилась, что ли? — растерялась Мартиша.
— Не знаю, но так плохо было, думала, скорую вызвать.
— А сейчас как?
— Говорю же, лучше.