Экзистенциалистская философия отличается особым вниманием к понятию смерти. О смерти в той или иной форме Вавилов пишет в дневниках около тысячи раз (например, ровно 100 раз встречается слово «кладбище», 93 раза – слово «гроб» и т. д.). Вначале, впрочем, смерть упоминается преимущественно в стихах. В сотне с небольшим стихотворений молодого Вавилова тема смерти затрагивается около 50 раз. Общее впечатление понятно – декадентствующий юноша. Но есть, разумеется, уже и в ранних дневниках более серьезные «прозаические» рассуждения о смерти, например, такое: «Что-то много связанных со мною, так или иначе, умирают. Лебедев, Пуанкаре, Настасья Петровна, Суворин, Станкевич, Дедюхина, есть и еще. Господи, что ж может быть трагичнее и ужаснее смерти, а я вот сейчас ничего, сижу и более чем спокоен. Бывают у меня моменты, секунды, когда я становлюсь совершенно на другую точку зрения, чем стоял секундою раньше, все теряет свою цену, или по крайней мере переоценивается. Каждая смерть знакомого всегда во мне возбуждает на короткий миг именно такую перемену точки зрения. Наука, искусство, книги, еда, все становится пустяком. „Умрешь“, думаешь о себе, „умрут“, думаешь, глядя на мать, сестру, брата и прочих. Я как-то тут видел странный сон, произведший на меня впечатление самое гнетущее. На моих руках умирал брат, определенно до последнего
[498] ‹…›» (13 августа 1912). 9 ноября 1914 г. Вавилов описал три потрясшие его смерти: младшего брата Ильи, учителя П. Н. Лебедева («Ужас на сердце, тоска и тайна смерти перед глазами» – 1 марта 1912 г.) и сестры Лиды. Много о смерти было передумано им на войне, в связи с гибелью сослуживцев, под обстрелами и бомбежками. «…смерть, и самая ужасная – избавительница. Жить нужно так, чтобы умирать было легко, но чтобы перед смертью можно было прошептать: „Feci quod potui…“[499]» (27 января 1916). Уход близких людей в последующие годы – отца, обожаемой матери, старшей сестры Александры, покончившего самоубийством Д. С. Рождественского, умершего в тюрьме брата Николая, Л. И. Мандельштама, погибшего в горах племянника, – не становясь раз от раза менее мучительным (скорее наоборот – см., например, запись от 3 марта 1946 г.), усугублял крепнущее с годами «философское отношение» к смерти. «Меня страшит собственное спокойствие. Смерть так проста, так нужна и так не страшна, вроде укола шприцем…» (4 апреля 1940). «…смерть совсем не страшна и похожа на укладывание кукол после петрушечного представления» (22 сентября 1940). «Смерть кажется таким простым делом, как насморк. „Я“ – такой пустяк, как зóря, как проигравшая музыка» (28 июня 1947). «Так скучно и так просто умирать» (30 ноября 1947). Вавилов размышляет об эвтаназии и способах безболезненного самоубийства. 18 мая 1940 г. он пишет: «Вылечивать и особенно спасать от смерти медицина не умеет. Не лучше ли ей заняться другим. Разработать способы подготовки смерти. Сделать ее незаметной, даже приятной. // Такие способы, вероятно, изменили бы образ жития человеческого. ‹…› Предложение мое относительно медиков – практическое и едва ли такое страшное, как может сначала показаться». «Наивысшая возможность для сознания только уйти от жизни, когда хочется и когда нужно. Не больше» (28 декабря 1941). «…в сущности, во власти человека одно сильное средство, возможность и право – кончить в любой момент по собственному желанию с этой игрой, т. е. самоубийство. Все остальное только воображение и самообман» (22 апреля 1942). «Теплая осень. Падающие последние листья. Мечтаю о какой-нибудь медицинской таблетке, которая быстро бы и незаметно отправила на тот свет» (10 октября 1943). «Несчастное человеческое сознание. ‹…› Самое умное изобретать безболезненные незаметные средства к самоубийству» (9 мая 1944). С годами напускное безразличие к смерти сменилось готовностью и желанием умереть. «…нестерпимая фальшь вокруг гонит скорее к смерти» (31 декабря 1943). «Полная готовность каждую минуту уйти из жизни…» (29 октября 1950). Размышления о смерти вообще и попытки как-то осмыслить свою собственную смертность также нередки[500]. Многие мысли Вавилова на эту тему близки по духу к экзистенциалистским. Он размышляет в дневнике о смерти в терминах исчезновения «Я» (признавая, впрочем, неразрешимость этой загадки: «как всегда на бесчисленных похоронах, никакого решения» – 4 февраля 1947). «…пора скидывать „я“» (30 декабря 1947). «Хочется ‹…› тихо, незаметно перейти в небытие и покончить с ненужным „я“» (20 февраля 1948). «Все неотвязчивее мысль о том, как просто уйти в небытие, прервать навсегда „свое“ сознание» (22 декабря 1948). «Никчемность, случайность, эфемерность собственной жизни (готов с нею кончить каждую минуту)» (3 апреля 1949). «…существую, как тень, готовая каждый момент без сопротивления растаять» (6 октября 1950). Вавилов многократно (более 150 раз) пишет в дневниках – во второй их части – о своем желании умереть. Такая общая фиксация на теме смерти, готовность к смерти вполне соответствует экзистенциалистскому понятию «бытие-к-смерти».