4.9. Мысли о смерти
Меня страшит собственное спокойствие. Смерть так проста, так нужна и так не страшна, вроде укола шприцем, а между тем она кончает иногда сложнейший клубок самолюбивых противоречий, трагедий всякого рода, разрешает все эти огромные литературные и философские горы, нагороженные людьми. Раз… и человек превращается в родного брата камню и стулу, да еще с несравнимо меньшей прочностью. Неужели на самом деле это так просто? Неужели весь сложнейший аппарат памяти разлетается, как дым от этого… раз? Странная прерывность, ни на что в природе не похожая. Исчезает… субъективное. Но не объективнее ли или, вернее, несомненнее это субъективное всего объективного?
Старость и смерть нужны уже потому, что все равно развивающееся сознание
человека привело бы, вероятно, к смерти.Мне с каждым днем становится все яснее и понятнее, и, кажется, вот-вот мир будет постигнут во всей его неприглядности. Этого «вот-вот» не случается, в последнюю минуту соскальзываешь и ловишь себя на обычных обывательских интересах. Но все же пробыть в состоянии «пятидесятилетнего» лет пятьдесят без помех – обозначало бы, вероятно, такое постижение мира, которое неизбежно стало бы самоотрицанием.
Перенос знаний и выводов о мире и обо всем от одного к другому и в особенности от старого к молодому очень несовершенен. Самое глубокое и основное, по-видимому, не передашь ни в словах, ни в формулах: «Другому как понять тебя». Вот эта невозможность и спасает человечество от самоуничтожения. Гибнут люди, а не человечество. А от человека к человеку, по-видимому, могут передаваться только «биологически полезные» знания.
Куда лучше у женщин. Среди женщин самоубийцы – редкость. βίωσ[622]
побеждает.Сознание вращается в определенных рамках. У зверей еще ограниченнее, еще проще – а потому жизнь так проста и естественна.
Память. Без нее сознание, я, ум теряют всякий смысл. Беспамятной душе не нужно никакое бессмертие. А между тем память слабнет, бледнеет – это и есть прямой и самый простой переход к смерти, притом полной, абсолютной, без всякого бессмертия.
[Погибшему шоферу] Каткову я завидую. Такая неожиданная, моментальная, механическая смерть. Оглядываюсь, зацепляться не за что. Ни Goethe, ни Шекспир, ни Ньютон, ни Достоевский, ни Эйнштейн – никто не нашел этой зацепки. Чем дольше эволюция, тем яснее, что ее нет. Смерть так же проста и ясна, как хождение по улице, падение камня. Пока действуют молодые физиологические двигатели, перед сознанием туман и обман. А в старости (особенно такой средней, как 53–54 года) все особенно страшно. Физиология отпадает, сознание еще ясно.
[На тему смерти см. также дневниковые записи в этой книге от 9 апреля 1916 г., 22 сентября 1940 г., 2 марта 1943 г., 3 августа 1944 г., 2, 9, 23 декабря 1945 г., 28 ноября 1948 г.]
4.10. Примеры ранних философских рассуждений