Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

Издавать свои стихи Вавилов, видимо, не пытался, зато в 1914 и 1916 гг. в «Известиях Общества преподавателей графических искусств» физик Вавилов опубликовал обзорные искусствоведческие статьи об итальянских городах Вероне и Ареццо. Вот для примера отрывок из второй статьи, о творчестве любимого художника Вавилова Пьеро делла Франческа (ок. 1420–1492): «Первое впечатление, сразу поражающее и покоряющее зрителя, – необычайная прозрачность, чувство настоящего света ‹…› Наиболее известная и прославленная фреска ареццкого цикла – „Видение царя Константина“. Эта небольшая по размерам композиция является, кажется, первым решением проблемы света в истории живописи. Царь Константин спит под сводом высокого шатра; рядом, облокотившись рукою на постель, дремлет молодой паж; по сторонам фигуры часовых, с копьями и щитами. Взят начальный момент видения: ангел, внезапно озаривший всю группу небесным таинственным светом, еще не замечен, и надо всем прежний сон и безмолвие ночи. Именно этот контраст живого, трепетного света и сонного покоя и тишины особенно примечателен. ‹…› Счастлив тот, кто завернул случайно в Ареццо или поверил словам и увидел чудо церкви св. Франциска. Сейчас там тихо, и редко forestiere[216] беспокоит сонливых монахов. Пьеро еще таится от мира. // Покинув францисканскую церковь, выходишь на солнечные, сонные улицы Ареццо и бродишь по городу…» (цит. по: [Франк, 1991], с. 137–139).

Дневники Вавилова полны рассуждениями на общечеловеческие темы: мыслями об искусстве, музыке, культурологическими и философскими набросками… Иногда встречаются целые литературоведческие мини-эссе (например[217], о Гоголе, о Ж. Верне или об А. Франсе). В двадцатых годах Вавилов – оптик-экспериментатор и профессор Зоотехнического института – в научно-популярной книге «Глаз и солнце» цитирует Пушкина, Фета, Тютчева, Есенина, Толстого. Открывается книга эпиграфом из Гете.

«„Две души во мне живут“ // И на части меня рвут» – писал Вавилов в стихотворении 9 февраля 1910 г. Можно сказать, что одна из этих гетевских «двух душ» («Zwei Seelen» – часто используемое Вавиловым выражение из второй сцены I части «Фауста») – душа гуманитария. По всей видимости, именно этой душе Вавилов и обязан своим постепенным превращением в видного советского общественного деятеля.