Я вышел на балкон. Дул порывистый октябрьский ветер. Вдалеке подковой горела реклама и бенгальскими огнями искрилась бетонная громада района-новостройки. С седьмого этажа я видел, как внизу колебались от резких низовых струй воздуха красно-желтые кустарники, отражаясь мальчишечьими кострами в фиолетовых зеркалах луж. Плотный красочный мир выталкивал меня из себя. Я перелез через ограду балкона и прыгнул вниз.
- Тебя там не ждут, - сказала мне Фора.
- Где там? - спросил я.
- Там, куда ты хотел попасть, не дождавшись своего срока.
- А где же я сейчас?
- На крыше сарая.
15
Я осмотрелся: передо мной стояла Фора в оранжевом спортивном костюмчике, а я, в самом деле, лежал на толевой крыше сарая. Шаболовка гремела трамваями, майский свежий воздух был наполнен запахом расцветающей сирени и пением и щебетом птиц. Фора подала мне руку: "Подымайся". Я протянул ей свою кисть в лайковой черной перчатке и, как только она взялась за нее, меня тут же пронзила нестерпимая боль.
- Мамочка! - заорал я.
- Юлий, я здесь. А ну слезайте с крыши. Идите есть.
Внизу во дворе стояла мама в голубой футболке и белой юбочке, загорелая и красивая. Она протянула ко мне руки и я, чуть спустившись с крыши по шаткой лестнице, прыгнул в ее объятия. Фора последовала за мной.
- Где тебя носит, Юлий?
- Мама, мы с Форой ловили жучков и бабочек.
- Какие вы еще глупые!
- Мы не глупые, мы - маленькие, - возразила Фора и принялась с аппетитом есть фасолевый суп.
- Да-да, конечно, - поспешно согласилась моя мама и вышла на кухню.
- Почему ты возражаешь моей маме? Она же не знает, кто ты в самом деле.
- Прости, Скалигер. Я тоже должна сейчас уйти.
- А как же я?
- Ах ты мой хорошенький, - дверь в комнату приоткрылась и в нее проскользнула и села рядом со мной на скрипнувший стул дочь Анфисы Стригаловой - тощая чернявая девица Капитолина.
- А где же Фора ? - воскликнул я.
- Ты чего, белены объелся? Здесь никого не было.
Я прикусил язык. Капитолина доела мой фасолевый суп и посадила к себе на коленки. Они были у нее острыми, как колышки.
- Мне неудобно. Мне больно, - хныкал я, ерзая в ее руках.
- Ах, бедненький. Ах, попочка толстенькая бо-бо. А ну-ка, давай я подую на бо-бо.
Она стянула с меня штанишки и стала горячо дуть. А потом принялась целовать, цепкими ладошками стискивая ягодицы.
- А теперь мне. А теперь меня, - шепотом пробормотала она и всунула мне в руку большой желтый дверной ключ. - Мне вот здесь бо-бо, - сказала она быстро, указывая пальчиком на ярко-сопливое черненькое местечко между смуглых ног, сняв сначала серые несвежие трусики.
- Сними варежку, дурак! - закричала Капитолина, когда я сунул ключ в пылающее жаром отверстие.
- Не могу.
- О! Сильнее, сильнее! - стонала Капитолина, вся извиваясь своим полувзрослым телом.
Из отверстия текла пахучая липкая жидкость, и я все быстрей вращал свой золотой ключик, открывая неведомые мне доселе дверцы девичьей страсти. Приглядевшись, я увидел, как под сводами багрово-алой пещеры сидят молодые и старые мужчины, переговариваются между собой и с удивлением смотрят на витиеватую бородку вращающегося ключа.
- Выходите! Вы свободны!
- Как тебя зовут, наш освободитель?
- Юлий Скалигер.
- Приветствуем тебя! - хором произнесли они и потянулись к выходу из пещеры. Прыгая из нее, в полете они принимали нормальные размеры и быстро покидали комнату, где мы с Капитолиной, в конце концов, остались опять одни.
- Что ты сделал? - рыдала Капитолина. - Ты оставил меня без мужчин, без ласки, без любви.
Он лежала передо мной и из отверстия веяло мертвым холодом. Я снял с левой руки лайковую перчатку и сунул в него багровую ладонь.
- Я люблю тебя, жизнь, - прохрипела Капитолина и испустила дыхание.
- Скалигер, ты плохо кончишь, - сказала мне невесть откуда появившаяся Фора. - Сначала Семен Кругликов, теперь Капитолина. Кто следующий?
Я ничего не ответил и закрыл глаза.
16
В чем мое счастье? Почему я вечно недоволен собой и жизнью? Почему только в жизни других мне заметны радости и наслаждения? Тщетно я ищу ответа на эти вопросы. Да и нужны ли мне они? Жизнь каждого существа, как нить в огромном спутанном клубке человеческих существований, которую нельзя ни вытянуть, ни потянуть с тем, чтобы не нарушить покой и свободу тебе подобных. Проползаешь ты среди бездн трагедий, расщелин драм, комедиантствуя и приспосабливаясь, прежде всего не к себе, а к другим, чтобы они случайно, в гневе ли, в нетерпении ли, не оборвали
нить твоей жизни... Ты должен любить себе подобных, ублажать их и предвосхищать все их желания и мысли, чтобы, не дай бог, они в отрешенности своей не прекратили своего бытия. Кто знает: где кончается и где начинается твоя или чужая жизнь и судьба. Уничтожая себя, ты, возможно, уничтожаешь радующегося солнцу аборигена далекой Австралии, а он, погибая в пасти крокодила, одновременно рвет твою нить жизни. Все и всюду уравновешивается: смерть рождением, рождение смертью.
17
" Юлий, что с тобой? Почему ты здесь?
Я открыл глаза и обнаружил себя лежащим на балконе. На меня внимательно и строго смотрел брат.