От рук Эгвейн все еще слабо пахло перцем и пряными травами. Девушка спустилась на самый нижний этаж Башни, где рядом с главными кухнями находилась трапезная для послушниц. В последние девять дней Эгвейн часто приходилось трудиться на этих кухнях; все послушницы обязаны были выполнять порученные им хозяйственные работы. Запахи этого места – уголь и дым, кипящие супы и резкий запах простого мыла – были ей хорошо знакомы. Да и не так уж они отличались от запахов кухни в гостинице отца Эгвейн, в родном для нее Двуречье.
Зал с белыми стенами был пуст, столы стояли неубранными, но на одном из них обнаружился маленький поднос, накрытый, чтобы его содержимое не остыло, большой крышкой. Подушечка тоже оказалась тут, послушницы оставили ее, чтобы мягче было сидеть на жесткой скамье. Эгвейн села, но подушку отодвинула в сторону, как поступала всегда, хотя и была благодарна за этот жест. Она сняла крышку с подноса. К сожалению, ее ждала всего лишь миска того же коричневатого супа. Ни кусочка жаркого, ни подливки или длинной тонкой фасоли с маслом, которые составляли ужин Элайды.
Но все же это была пища, и желудок Эгвейн был ей рад. Элайда не приказывала, чтобы она отправилась за наказанием немедленно, поэтому распоряжение Сильвианы поесть имело более высокий приоритет. Или, по крайней мере, служило достаточным аргументом в ее защиту.
Девушка ела одна, в тишине. Суп и вправду был острым, на вкус и по запаху в нем был один перец, но ничего против она не имела. Не считая излишка специй, суп был вполне неплох. Еще ей оставили несколько ломтей хлеба, пусть это и были горбушки. Если подумать, не худшая еда для того, кто вовсе не рассчитывал на ужин.
Эгвейн ела в задумчивости, слушая, как в соседнем помещении гремят кастрюлями Ларас и посудомойки, и удивляясь тому, какое спокойствие ею владеет. Эгвейн изменилась, что-то в ней стало другим. Воочию увидев Элайду, встретившись лицом к лицу с той, кто все эти месяцы была ее соперницей, она по-новому взглянула на свои действия.
У нее уже сложился план, каким образом она расшатает владычество Элайды изнутри и возьмет власть над Белой Башней в свои руки. Теперь же Эгвейн поняла, что подрывать авторитет Элайды незачем. Та прекрасно справится с этой задачей сама. Эгвейн без труда могла представить себе реакцию восседающих и глав Айя, когда Элайда объявит о своем намерении изменить Три клятвы!
Рано или поздно Элайда низвергнется с трона, с помощью Эгвейн или же без ее участия. Долг Эгвейн как Амерлин – не ускорить ее падение, а сделать все возможное, чтобы удержать Башню и ее обитателей вместе. Дальнейший раскол недопустим. Ее долг – остановить хаос и разрушение, которые угрожают им всем, и восстановить целостность Башни. Доев суп и обтерев стенки миски последней корочкой хлеба, Эгвейн поняла, что ей понадобятся абсолютно
Эгвейн отнесла поднос на кухню, положила в мойку и сама вымыла за собой грязную посуду, заслужив одобрительный кивок от тучной госпожи кухонь. Затем Эгвейн отправилась в кабинет наставницы послушниц. Нужно поскорее покончить с наказанием; она еще собиралась навестить Лиане, что стало для нее обычаем. Постучав, Эгвейн переступила порог и обнаружила, что Сильвиана сидит за столом и при свете двух серебряных ламп листает толстую книгу. Увидев вошедшую Эгвейн, Сильвиана заложила страницу красной ленточкой и закрыла книгу. На потертой обложке виднелось название: «Размышления о разжигании огня» – история прихода к власти многих Амерлин. Любопытно.
Эгвейн села на табурет возле стола – нижняя часть тела тут же отозвалась резкой болью, но девушка даже не поморщилась, – и спокойно рассказала о произошедшем этим вечером, опустив то обстоятельство, что суп она разлила намеренно. Тем не менее Эгвейн не преминула отметить, что супницу она уронила после того, как Элайда заговорила о пересмотре и изменении Трех клятв.
Последние слова Сильвиана выслушала с весьма задумчивым видом.
– Что ж, – заметила наставница послушниц, вставая и беря в руки ремень, – Амерлин все сказала.
– Да, я все сказала. – Эгвейн встала и легла на стол, оголив нижнюю часть спины для битья.
Сильвиана чуть помедлила, а потом приступила к порке. Как ни странно, у Эгвейн не было даже желания кричать. Конечно, было больно, но кричать она просто не могла. Насколько же нелепым и бессмысленным предстало это наказание!