Грядущее сообщество

Однако в данном случае нам следует попытаться мыслить такую анафору, которая более не отсылает ни к какому смыслу и ни к какому референту — некое абсолютное так, лишенное каких–либо предпосылок, целиком экспонированное.

Два понятия, которые, по мнению лингвистов, определяют значение местоимения: остенсив[44] и отношение, деиксис и анафора, — должны быть здесь осмысленны заново. То, как они изначально понимались, как раз и стало определяющим в формировании доктрины бытия, то есть первой философии.

Чистое бытие (substantia sine qualitate[45]), о котором идет речь в местоимении, всегда мыслилось в соответствии со схемой некоего предпосылания или предшествования. Благодаря автореферентной способности языка указывать на сам акт речи, имеющей место в настоящем времени, в остенсиве всегда предполагается непосредственное вне–языковое вот–бытие[46], которое, однако, язык не может высказать, но лишь показать (поэтому демонстрация легла в основу модели бытия и деноминации — аристотелевское tode ti[47]). В анафоре посредством обращения к термину, уже ранее упомянутому в речи, сама эта предпосылка оказывается по отношению к языку в положении субъекта, под–лежащего (hypokeimenon), на который и переносится предмет разговора (поэтому анафора выступила в качестве исходной модели сущности и смысла — это то самое аристотелевское ti hen einai[48]). Посредством указания, деиксиса, местоимение предполагает безотносительное бытие, существующее само по себе, а посредством анафоры превращает его в «субъект» дискурса. Таким образом, анафора предполагает демонстрацию, а демонстрация отсылает к анафоре (поскольку деиксис предполагает акт речи в настоящем времени) — и, следовательно, они взаимополагают друг друга. (В этом исток двойного значения термина ousia — единичный, невыразимый индивидуум, но в то же время — предпосланная субстанция, скрытая за предикатами.)

Таким образом, здесь, в этой двойственности значения самого местоимения, заявляет о себе исходный раскол бытия на сущность и существование, на смысл и значение, причем отношение, их связывающее, всегда так и оставалось непроясненным. Здесь нам следует попытаться помыслить именно это их взаимоотношение, которое не есть ни обозначение, ни смысл, ни демонстрация, ни анафора, поскольку оно представляет собой их взаимо–обуславливание. Это не вне–языковой объект чистой демонстрации, существующий вне и помимо каких бы то ни было отношений, и не то бытие в языке, какое представляет собой высказанное содержание, но бытие–в–языке–некоего–вне–языкового, самой вещи. То есть — это не предпосылание бытия, а его экспозиция.

Отношение существования и сущности, обозначения и смысла суть экспозиция, и, как таковое, оно не является отношением идентичного (та же самая вещь: idem) но отношением самости (вещь сама: ipsum). В философии всегда возникает множество недоразумений из–за того что одно просто–напросто принимают за другое. Мыслимая вещь — это не идентичность, а сама вещь. Это не другая вещь, на которую она указывает как на свою трансценденцию, но это и не просто все та же самая вещь. Здесь вещь превзошла саму себя, взойдя к себе самой, к своему бытию, такому, какое оно есть.

Такое, какое есть. Здесь анафора такое не отсылает к предыдущему референциальному термину (к доязыковой субстанции), а какое не служит для обозначения некоего референта, который бы наделял такое соответствующим значением. Какое возможно и есть лишь постольку, поскольку существует такое, а вся сущность такого заключает в себе какое. Они словно сами себя намертво увязывают друг с другом, взаимно экспонируясь, и то, что здесь имеет место, — это именно бытие–такое, некая абсолютная такая–какая–качественность, которая уже не отсылает ни к каким предпосылкам. Arche anypothesos.

Следует принять мое бытие–такое, мой способ быть не как совокупность тех или иных качеств, не как сочетание определенных черт характера, не как проявление добродетели или порока или как знак богатства или бедности. Мои качества, мое бытие–такое не являются определением некой субстанции (или некоего субъекта), которая пребывала бы где–то за ними и которой (которым) в таком случае я в действительности и являлся бы. Я никогда не бываю тем или каким–то иным, но я всегда такой, есть–такой. Еccut sic: абсолютным образом. Не владение а предел, не предпосылание, а экспозиция.