К концу 11-го века ослабевает волна диких норманнских набегов на Европу. Бывшие морские разбойники постепенно убеждались в том, что, управляя оседлыми земледельческими странами, можно получить гораздо больше богатства, власти и жизненного комфорта, чем грабя и разоряя их. Но их жажда славы, их воинский пыл не мог умереть так быстро. Они искали выхода — применения — и скоро нашли его.
Историки до сих пор спорят о причинах Крестовых походов и приводят множество убедительных аргументов, отстаивая каждый свою точку зрения.
Да, взятие Иерусалима турками-сельджуками в 1070 году привело к жестоким преследованиям христиан в этом городе, и вопли о помощи и мести неслись из него.
Да, мусульмане снова побеждали христианскую Византию, отвоёвывали города и земли, грозили пересечь Босфор и хлынуть в Европу.
Да, норманны очистили западную часть Средиземного моря от мусульман, и европейские купцы теперь жаждали расширить свои торговые операцию и в восточную тоже.
Да, для римских пап возглавить мощное религиозное движение против врагов Христа было крайне соблазнительным способом расширения и укрепления своей власти.
И конечно же, каждый знатный барон и каждый рядовой крестоносец мечтали о новых богатствах и землях, которые они завоюют для себя на богатом Востоке.
Однако, глядя через тысячу лет на эту эпоху сквозь наш исторический телескоп, мы не можем отбросить — зачеркнуть — вырастающую из тумана — пусть упрощённую, но зато наглядную — схему — интерпретацию — запылавшего противоборства:
Их кровавая борьба продолжалась чуть не два столетия. В процессе этой борьбы и та, и другая сторона всё глубже усваивала навыки, обычаи и правила оседлой жизни. К началу 13-го века из военного противоборства совершенно исчезают элементы, свойственные военной тактике кочевников-мигрантов, исчезают "три не": непредсказуемость, неуловимость, неустрашимость. Перед нашим взором проходят — гремят — сверкают — обычные битвы на земле и на море, осады городов, победы и поражения, а также и мирные переговоры, проводящие новые границы между враждующими государствами, которые на какое-то время обе стороны будут честно соблюдать. И как это бывало уже не раз — вспомним войны Вавилона с Ассирией накануне вторжения Кира Персидского, вспомним войны Этрурии с Римом накануне вторжения кельтов, вспомним долгое противоборство Византии с Персией накануне вторжения арабов, — сражающиеся не замечают опасности, подкрадывающейся к ним из ниоткуда — из белого географического пятна, из политического небытия, из исторической пустоты.
Первый удар монголов пришёлся по мусульманским странам, и известия о нём вызвали ликование в Европе, готовившей новый крестовый поход. Увы, ликование очень скоро сменилось тревогой, тревога — страхом, страх — отчаянием.
Монгольское нашествие обрушилось на цивилизованный мир в начале 13-го века, как взрыв, как извержение, как степной пожар. Его изучали и описывали историки многих стран и поколений, но до сих пор остаются два мучительных вопроса, не имеющих удовлетворительного объяснения:
НЕПОБЕДИМОСТЬ
Изучению военной машины монголов учёные посвятили десятилетия, написали сотни томов. Вот вкратце результаты их исследований.
Снаряжение монгольского всадника.
"Каждый воин имел щит, покрытый переплетёнными полосами толстой кожи. С левой стороны седла висели два лука: один для дальнего боя, другой — для ближнего. Справа — два колчана, и в них — не меньше шестидесяти стрел. К седлу прицеплено лассо, им ловили лошадей и пленников. Под левым локтём к поясу крепился кинжал. Вдобавок лёгкая кавалерия была вооружена мечом и двумя-тремя дротиками, а тяжёлая — ятаганом и четырёхметровым копьём с вымпелом из конского волоса".54