Грядущий Аттила

Кроме закона гостеприимства, был ещё один обычай, который мы находим практически у всех бетинцев: закон кровной мести. От Библейского "око за око, зуб за зуб" до правил возмездия в Коране, от Ореста, мстящего за Агамемнона, до Ромео, мстящего за Меркуццио, от сицилийских обрезов до кавказских кинжалов тянется бесконечная летопись "справедливых" — обычаем оправданных — убийств. Традиции вендетты настолько живучи, что мы сталкиваемся с ними и сегодня, даже среди народов, казалось бы, целиком перешедших к осёдло-земледельческому состоянию. Старейшины племён сохраняли в своей памяти выработанные веками правила осуществления возмездия и передавали их следующим поколениям. Перенесённые на бумагу эти правила могли бы составить тома. Американская журналистка Лаура Блуменфельд ездила в Албанию специально для ознакомления с канонами "кровной мести", дожившими до наших дней, и приводит любопытные сведения в своей книге "Возмездие". Один из беседовавших с ней местных "экспертов", ветеринар Симон, рассказал ей историю своего отца, относящуюся к первой половине 20-го века.

Ещё будучи молодым хозяином дома, но уже — главой семьи, отец Симона однажды ночью увидел, что кто-то пытается украсть его лошадь. Он тихо достал ружьё, подкрался к ограде и выстрелил. Пуля попала вору в сердце, убила наповал. Отец обмын труп, одел его в чистую одежду и вернул семье. Он понимал неизбежные последствия. По канону вендетты, украденная лошадь не стоит человеческой жизни. Оставался единственный способ спастись от неминуемой смерти — запереться в стенах своего дома. По албанскому обычаю, ни один человек не может быть убит, пока он находится под собственной крышей.

Симон вспоминал своё детство, которое он провёл в окружении взрослых мужчин. Ни один из них не смел выйти за порог дома. Они слонялись от окна к окну, из комнаты в комнату. Женщины работали в поле, выращивали баклажаны и перец, возили в город молоко на продажу. Только мужская кровь могла удовлетворить мстителей — старики, дети и женщины исключались. Отец Симона провёл в добровольном домашнем заключении двадцать лет. Он решился выйти на улицу только тогда, когда к власти в Албании пришли коммунисты и драконовскими мерами задавили вендетту. Но в начале 1990-х коммунизм рухнул, старые обычаи возродились как единственная форма понятного людям закона, и семья Симона получила записку от потомков убитого: "Мы не забыли о пролитой крови".¹

Похожие истории доводится читать и в воспоминаниях кавказцев. Даже сегодня там водитель, случайно задавивший пешехода, может стать объектом кровной мести со стороны родственников погибшего. Причём арест виновного милицией, суд и срок, проведённый в тюрьме, не отменяют кровной мести. По выходе на свободу его будут ждать мстители, которые не признают "срока давности преступления", не признают тюремное заключение достаточным возмездием.

Всё же у многих народов, перешедших или переходящих в земледельческую стадию, были выработаны формы компенсации, смягчавшие неумолимость вендетты. Весь сборник древнерусских законов "Русская правда" (12-й век) представляет собой "прейскурант", перечисляющий, чем и как можно было откупиться за пролитую кровь. "В Греции убежищем [от мстителей] служили храмы. В Святой Земле были выделены шесть городов, в которых мог укрыться человек, совершивший непреднамеренное убийство… У бедуинов ближайшая родственница убийцы может быть выдана родне погибшего в качестве компенсации. Она обретает свободу, когда родит и вырастит сына, который займёт место убитого. У сибирских племён род убившего должен отдать взрослого мужчину, который полностью заменит погибшего: будет трудиться на его поле, растить его детей, спать с его вдовой."²

Универсальность вендетты во всех известных нам племенных сообществах, её живучесть, ореол священного долга, окружающий её, говорят о многом. Житель современного государства чтит Закон и смотрит на кровную месть как на пережиток дикого прошлого. Он не отдаёт себе отчёта в том, что до возникновения государства вендетта и была частью Закона, слеплявшего каждое племя в единое целое. Родственник погибшего мог даже сознавать в душе, что соплеменник совершил убийство непреднамеренно, случайно или даже, что погибший был сам виноват — заснул пьяный посреди ночной дороги! — но долг оставался долгом: "если я не исполню его, племя погибнет, развалится, в нём порвётся связь между живущими, умершими и идущими в жизнь".

Здесь мы вплотную подошли к осознанию — обнаружению — важнейшей ступени, отделявшей бетинца от альфида, кочевника-охотника от осёдлого земледельца. Разница их трудовых занятий была лишь внешним отличием. Глубинная же социально-психологическая несовместимость состояла в другом.