Грядущий Аттила

— Я не уверен, что он был агент Мосада, — сказал старший брат стрелявшего. — Он был приезжий из Нью-Йорка, делал что-то против палестинцев. Иначе зачем бы они выбрали его мишенью?..

Мы все стали хихикать… Мать стрелявшего, смеясь, хлопнула меня по бедру".⁴⁴

Журналистка, с помощью семьи, вступает в переписку с осуждённым террористом. Она верит, что если бы тот узнал, какой мирный и добрый человек её отец, он пожалел бы о своём поступке. Ведь сам террорист — образованный юноша, увлекается поэзией и философией. В его комнате, рядом с Кораном, лежат "Государство и революция" Ленина, "Мера за меру" Шекспира, учебники английского. В каждом его письме журналистка мечтает найти — вычитать — услышать: "Я сожалею…" Но никаких сожалений о содеянном там нет. Умная подруга объясняет Лауре:

" — Он не только не приносит извинения, но даже не видит, за что тут нужно извиняться… Наоборот, ждёт, что его жертва поймёт его мотивы и одобрит их… "Я не должен выражать никаких сожалений, потому что то, что я сделал, было правильным и справедливым…" Он произносит слово "мир", но это чистая прагматика, а не перемена убеждений… Сегодня звучит такая песня — мир, — и он — больной астмой поэт и философ-политик, верящий в человечество, ей подпевает. Но завтра мирные переговоры провалятся, музыка переменится, и он снова станет воином-героем".⁴⁵

Мечта, которую лелеет Лаура Блуменфельд, — типичная мечта каждаго западного благомыслящего о том, чтобы всё обернулось недоразумением, недостатком информации, что словами и разъяснениями можно было бы развеять туман кровавой вражды. Представить себе, что он — благомыслящий альфид — с его добротой, чувством справедливости, состраданием, бескорыстием — одним фактом своего существования может доставлять невыразимые страдания бетинцу, он просто не может.

В рассказе ньюйоркской журналистки проступает ещё один аспект интифады и терроризма, который обычно ускользает от западного наблюдателя: веселье. Вся семья смеётся, вспоминая, как их герой совершил свой подвиг. И действительно, что может быть смешнее-веселее: идёт по улице приезжий еврей, такой уверенный в себе, довольный, богатый, равнодушный к страданиям несправедливо обделённых, и вдруг — хлоп! — лёгкое нажатие пальца на курок — и он валяется на мостовой, брыкая ножками и ручками.

Американский журналист Дэвид Шиплер разговаривал с палестинскими девушками, студентками техникума в Рамалле, после атаки террористов на кибуц Мисгар-Ам, в которой шестеро детей были взяты заложниками и четверо из них были ранены при освобождении, а один убит (апрель, 1980).

" — Мы все на стороне нападавших, — сказала одна, перекрывая взрыв смеха.

— Даже когда они захватывают и убивают детей?

— Дети вырастут и станут солдатами. Нет другого пути освободить нашу землю… Им плевать, когда гибнут наши дети.

Говорившая усмехнулась, и все начали хихикать".⁴⁶

Журналист Стивен Глэйн пытался взять интервью у молодых палестинцев в тот день, когда они швыряли камни в израильских солдат.

" — Ваши родители знают, что вы занимаетесь этим?

— Только если я возвращаюсь домой с отметинами. В меня уже попадали четыре раза. — Халил поднял штанину и показал след от резиновой пули. — Но мы не прекрaтим нападения…

Неподалёку раздалась стрельба… Мы отбежали за угол дома. Халил и его друзья разразились смехом… Для молодых палестинцев это была борьба, но одновременно и увлекательное приключение, может быть, самое волнующее из всего, что сулила им жизнь, — конечно, не считая возможности взорвать себя в кафе Тель-Авива или Иерусалима".⁴⁷

Если верить кадрам кинохроники, запечатлевшим улицы палестинских городов вечером 11-го сентября 2001 года, бСльшее веселье участникам интифады смогли доставить только рушащиеся небоскрёбы Мирового торгового центра в Нью-Йорке.

АТТИЛА ИЗ НАЗАРЕТА?

Вчитываясь в историю палестинцев, невозможно не удивляться тому, насколько их судьба повторяет судьбу американских индейцев.

И те, и другие вдруг оказались лицом к лицу — бок о бок — с народом иной, более высокой, цивилизации.

И там, и там вторгшиеся альфиды предлагали местным бетинцам различные формы мирного сосуществования, различные формы приспосабливания к неизбежным переменам, не отдавая себе отчёта в том, что первым шагом на этом пути должно было бы стать признание гордыми бетинцами своей отсталости, второсортности, несостоятельности.

Традиционная межплеменная рознь и вражда не давали индейцам возможности создать сплочённую военную силу; точно так же и арабы в Палестине были разобщены религиозными и клановыми барьерами, тратили свой боевой запал на междуусобия.

Единственной возможной формой вооружённого сопротивления и для тех, и для других оказался террор против пришельцев: мелкими группами, мелкими отрядами — налететь, убить, ограбить, поджечь, увести в плен.