Грязь

Через пару недель я планировал засесть в студию и связался с [Сильвией Рон], но она не даст мне моих денег. Я не понимаю. Она трахает фанатов, трахает себя и трахает меня. У меня четверо детей, жена. Я должен выплачивать кредиты за дом, за машину. У меня есть жизнь. Я, чёрт подери, заслужил право иметь один из самых крупных контрактов в рок-н-ролле. Я не хочу, чтобы меня трахала некая тётка, у которой какие-то свои взгляды и свои приоритеты. Она что, расист? Она мужененавистница? В чём её проблема? Мы не можем понять этого, потому что у неё на нас «стояк» (she's had a hard-on for us) с самого первого дня. Ладно, знаешь что, засранка (motherfucker)? У тебя контракт, и если ты хочешь пойти против этой группы, то берегись (we are a loose cannon). Я сделаю твою жизнь несчастной.

— Никки Сикс, цитата из интервью журналу «Spin», март 1998

Каждый, кто читал менее чем лестные высказывания, которые басист «Motley Crue» Никки Сикс сделал в адрес «Elektra Entertainment Group» и её руководителя Сильвии Рон в мартовском номере журнала «Spin», не будет удивлен, услышать, что группа и звукозаписывающий лейбл разрывают отношения. Источники сообщили, что «Motley Crue», которые провели на «Электре» пятнадцать лет и продали более чем 35 миллионов альбомов, изучают альтернативные пути распространения материалов своего каталога. Группа, которая своим альбомом «Too Fast for Love» в 1982 году положила начало направлению глэм-метал, отправится в студию в следующем месяце, чтобы записать новые песни.

— «The Music Daily», 16 апреля 1998

«Motley Crue» намерены снова поднять свои среднемировые продажи. На сей раз средство называется «Greatest Hits», и колеса уже начали гореть, разбрасывая куски резины по всей хромающей и безжизненной музыкальной индустрии. «Электра Рекордс» была отвергнута в пользу собственного лейбла «Motley» и собственной сети распространения. В настоящее время планируется международный тур по театрам и аренам в поддержку альбома, а Томми, наконец, выйдет из тюрьмы! Всё это, по их словам, не заставить себя ждать.

— Sound420.com, август 1998

Глава третья

ТОММИ

«ОСВОБОЖДЁННЫЙ ИЗ ТЮРЕМНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ, НАШ ГЕРОЙ СНОВА ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ СЕБЯ ПРЕЛЕСТИ ГОРЯЧЕЙ ВОДЫ, ТАБАКА И ЧУЖИХ ЖЁН»

Мой друг Боб Прокоп (Bob Procop), который владел собственным ювелирным магазином (diamond store) на Родео-Драйв (Rodeo Drive — улица в Беверли-Хиллс, на которой расположены фешенебельные магазины знаменитых торговых марок), под’ехал за мной к зданию тюрьмы на своём огромном шикарном (big crazy-assed) «Бэнтли» («Bentley»). "Что бы ты хотел сделать в первую очередь?", спросил он.

"Чувак, я, чёрт возьми, ужасно хочу выкурить сигарету. А затем я был бы счастлив, если бы ты отвёз меня в свой дом на побережье".

Мы спускались вниз по автостраде: движение было плотным со всех сторон. После почти четырёх месяцев одиночества, это было слишком волнительно для меня. Я закурил «American Spirit» (марка сигарет) и закрыл глаза, чтобы не видеть взглядов, которые окружающие бросали на машину.

Боб привёз меня к своему дому в Марина дель Рэй (Marina del Rey), который стоял прямо на воде. Он наполнил свою джакузи, вылив туда половину флакона пены для ванн, и сказал, "Всё это твоё, брат". Я сорвал свою чёртову одежду, плюхнулся в ванну, откинул голову назад и просто сидел там два часа, уставившись на звезды. Я и забыл, каково это — чувствовать себя погружённым в фактически, а не метафорически, горячую воду. Это была самая большая роскошь на свете.

Примерно в 4 часа утра я попросил его отвезти меня домой. Я соскучился по своему дому и по своей кровати. Памела и дети уехали, поэтому было тихо и пусто, игрушки и мебель по обыкновению были вывезены. В темноте я споткнулся о кровать, на которой родился Брэндон, и прямо на ней уснул на два дня. В тюрьме всегда было трудно спать из-за всей этой ходьбы и разговоров, грохота и стука, которые отражались от бетонных стен.

Когда я проснулся, мой дом был наполнен людьми. Все эти чуваки приехали, чтобы поздравить меня с возвращением домой. Они целовали меня, обнимали и хлопали по спине. Но я настолько отвык находиться среди людей, что не знал, что и сказать. Я улыбался, но внутри хотел заползти под камень и спрятаться. Прошло так много времени с тех пор, когда в последний раз кто-нибудь обходился со мной с иными чувствами, нежели враждебность и подозрительность. Это было слишком быстро для меня — смеяться и радоваться беззаботно. Мне всё ещё было очень больно.