Грязь

Когда я возвратился в школу, лаборант выгнал меня с урока за то, что вместо того, чтобы уделять внимание занятиям, я рисовал таблицы с гитарными аккордами в своей записной книжке. Когда я выходил из класса, я обернулся к нему и заорал, “Я знаю, где вы оставляете ваш автомобиль! Я знаю, где вы живете! Лучше бы вам быть осмотрительнее!” Я не думал, что могу кого-нибудь запугать — я был похож на рыжеволосого Дона Олмана (Duane Allman — американский гитарист) с пушком персикового цвета вместо усов. Но преподаватель так разволновался, что послал полицейских к моему дому.

К тому времени я жил в небольшом сарайчике в саду позади дома моих родителей, который находился на берегу ручья. Это было место, где я мог играть на своей гитаре в любое время, мог оставаться там сколько мне хотелось, приглашать туда друзей и попивать винишко. Когда полицейские увидели это место, они сказали, что оно не пригодно даже для содержания собаки. Они прочли лекцию моим родителям, и, хотя мне разрешали вернуться в школу, я думаю, что как раз после этого я и перестал туда ходить. Если бы тогда школа была похожа на те, что есть сегодня — с художественными мастерскими, с углублённым преподаванием музыки и компьютерными классами — я остался бы. Но тогда там не было ничего, что могло бы меня заинтересовать.

Я никогда не обращал особого внимания на девочек. Я встретил мою первую любовь в доме братьев Гарсиа. Ей было четырнадцать, и кто-то из младших братьев Гарсиа — их была, по крайней мере, дюжина этих братьев Гарсиа, которые постоянно носились вокруг — привёл её домой из младших классов средней школы. Мы начали околачиваться вместе, и через какое-то время я уже думал, что мы встречаемся.

Однажды вечером я предложил ей прогуляться со мной, но она сказала, что родители заставили её сидеть с ними дома. Так что вместо этого мы с Джо Эбби пошли в боулинг — и вдруг она появилась там с другим парнем. Я был опустошён. Я спросил её, что происходит, а она пробормотала что-то нечленораздельное, потому что была пьяна. Я вдруг почувствовал впрыск тестостерона в моё сердце, заставивший мою кровь вспыхнуть, мои друзья вытащили меня из боулинга и увезли на своей машине. В тот день я разочаровался в женщинах. Все мысли о девочках, свиданиях и сексе покатились ко всем чертям, позволив мне таким образом проводить ещё больше времени, занимаясь гитарой. На Рождество того года моя тетя Энни (Annie), которая всегда верила в меня, даже когда не верили друзья и семья, купила мне раздолбанный «Лес Пол» (a beat-to-shit «Les Paul») за девяносто восемь долларов. Затем в мае один парень, закончив школу, отдал мне свой «Стратокастер» 1954-го года («1954 Stratocaster»), потому что он никогда на нём не играл. К тому времени я больше не был одним из трех лучших гитаристов в своей возрастной группе. Я был лучшим.

Скоро я прекратил играть с «Гарсеа Бразерс»: это стало слишком опасным. Дела банды всегда пересекались с делами группы, и конкурирующие группировки постоянно приезжали, чтобы устраивать разборки. Один из «Гарсиа Братерс» позднее сел в тюрьму за непреднамеренное убийство маленькой девочки при стрельбе из проезжающего автомобиля, а другой закончил, играя в группе Ричарда Маркса (Richard Marx — известный поп-исполнитель конца 80-ых начала 90-ых годов). Я же говорил вам, что они были скверными ребятами.

Братья обычно работали с певцом по имени Антон (Antone), который был, наверное, одним из самых выдающихся черных исполнителей, которых я когда-либо слышал. Он рассказал мне о блюзовой группе из Фресно (Fresno — город в Калифорнии), он работал с ними, и им нужен был гитарист. Так что я взял две свои гитары, позаимствовал ревербератор у друга, они посадили меня в тачку и привезли во Фресно.

Сначала это было волнительно, потому что они были абсолютно чёрной группой, и хотели, чтобы я научил их ритм-н-соулу (rhythm and soul — разновидность блюзовой негритянской музыки). Я сидел с ними целыми днями и показывал им всё, что знал, а по ночам я спал на бильярдном столе в здании их клуба. Но по прошествии недели они начали разочаровываться, когда поняли, что не звучат, как Джон Ли Хукер (John Lee Hooker), хотя я постоянно говорил им, чтобы они не волновались по этому поводу и расслабились, и что терпение — это одна из составных частей соула. Пока я об’яснял им, что ощущение блюза вот-вот придёт, на «Кадиллаке» 60-го года («196 °Cadillac») под’ехал какой-то старший черный парень с несчастной акустической гитарой на сидении. Он был таким огромным, что, когда он открыл дверь и вышел из машины, его руки фактически доставали до земли. “Вот это и есть блюз”, сказал я парням из группы. “Вы живёте в блюзе”. Но они просто не способны были играть его, независимо от того, как ужасно они этого хотели. Я был настолько подавлен, я чувствовал себя слишком старым, чтобы так впустую тратить свое время. Полагаю, что я всегда чувствовал себя подобным образом, я был слишком стар даже в семнадцать лет.