Грязь

Жара становилась невыносимой, я вышел из машины, но вместо того, чтобы ходить по стоянке машин, я принял решение присоединиться к пансионерам и их посетителям. Выбрав почти пустую аллею, я направился без какой-либо видимой цели к зданию, которое соседствовало с двором, окруженным решеткой. Детская горка и «курятник», находившиеся там, навели меня на мысль, что речь идет о корпусе для детей. Я увидел Джефа, который выходил из него, в сопровождении медсестры, которая везла что-то вроде тележки, гигантского кресла, в котором скрючился «ребенок».

У меня было впечатление, что, даже, не принимая во внимание тележку, это создание, несмотря на его человеческий облик, вероятно, ползало, как аллигатор; глаза его, впрочем, были похожи на глаза аллигатора: глаза холодные, бездушные, спящие, выделявшиеся на очень загорелом лице, а голова его была вытянута скорее горизонтально, чем вертикально. Черты его лица были лишены какого-либо интеллекта, а из открытого рта тянулась слюна, заливая подбородок. «Ребенок» грелся на солнце, инертный, отвратительный, в то время как Джеф беседовал с медсестрой.

Быстро повернувшись, я стал удаляться с чувством, что я вторгся в зону несчастья моего друга. Я увидел гадкий мир, существование которого само по себе представляло угрозу моей жизни. Вид этого чудовищного ребенка со звериным взглядом создавал у меня впечатление того, что, случайно раскрыв постыдный секрет Джефа, я делил с ним теперь его тяжелую ношу.

И все же я сказал себе, что лучшую услугу, которую я мог бы ему оказать, — это скрыть от него, что я видел его сына, чтобы не вынуждать говорить его на болезненную для него тему.

Шефит вернулся к машине бледный, взволнованный и заявил, что хочет выпить. Мы остановились сначала в кафе с названием «По дороге в Голливуд», затем — в Шерри Лейн на Вайн-стрит, где две девицы предложили нам свои услуги, и, наконец, снова в Браун Дерби, где я оставил мою машину. Джеф поглощал алкоголь методично и безрадостно, рассказывая мне, торопясь, конфиденциально о книге, права на которую он уступил Варнеру Бросу за чрезвычайно высокую цену. «Бульварная литература, — уточнил он, — написанная одним из тех паразитов, которые понемногу вытесняют настоящих авторов».

— Скоро будут лишь компетентные паразиты и некомпетентные паразиты, — заявил он.

Уже в третий раз, вероятно, мы имели с ним подобный разговор, и Джеф нанизывал машинально фразы, опустив глаза к столу, на котором он тщательно ломал на мелкие кусочки маленькую красную палочку из пластмассы.

Когда мы вышли из ресторана, солнце уже садилось, и ночной холод окутывал город, построенный в пустыне. Еще горел слабый розовый свет на верху Бродвей Билдинг, за которым исчезло солнце. Джеф глубоко вздохнул и вдруг начал кашлять.

— Проклятый туман, — пробурчал он. — Проклятый город. Было бы невозможно выдвинуть хотя бы одну причину, объясняющую, почему я здесь живу.

Он направился к своей машине, немного покачиваясь.

— Может быть, ты вернешься вместе со мной? — предложил я. — А машину заберешь завтра.

Он порылся в отделении для перчаток, достал пачку сигарет, всунул одну из них в зубы и начал ею покачивать, не зажигая однако.

— Тед, мой друг Тед, сегодня вечером я не вернусь домой. Если бы ты меня отвез в Шери Лейн, я был бы тебе бесконечно признателен.

— Ты уверен? Я поеду с тобой, если ты хочешь.

Джеф с насмешливой физиономией направил в мою сторону свой указательный палец.

— Тед, ты — отличный парень, вызывающий уважение интеллигент. Я тебе советую возвращаться и заняться твоей супругой. Нет, серьезно, займись ею, Тед. Что касается меня, то я сейчас спокойно отупею в Шери Лейне.

Я уже удалялся, направляясь к своей машине, когда он мне бросил:

— Тед! Я хотел тебе сказать… В свое время моя жена была так же мила, как и твоя…

Я не проехал и километра, когда последние отблески света исчезли на небе и ночь наступила так же внезапно, как опускается штора. Над неоновыми огнями бульвара Сансит появилась половинка чахлой луны, которая тотчас же была затянута густым туманом, спускавшимся в пустыню. Когда я достиг окраины Клей-Каньона, лобовое стекло машины было покрыто его капельками.

Поскольку в доме не было света, я подумал, что Эллен, возможно, уехала куда-то, но когда я обнаружил наш старый «плимут» в аллее, я почувствовал себя раздавленным ледяными тисками непонятного страха. Образы дня, казалось, появились внезапно из тумана и начали одолевать мой разум. Столь привычный вид машины моей жены, вид, сочетавшийся с темнотой и молчанием, вызвал во мне панический страх. Я бросился к двери, выставив вперед правое плечо, как если бы я должен был ее вышибить, она широко открылась под моим натиском, и я очутился в темном салоне, где только мое тяжелое дыхание нарушало тишину.

— Эллен! — крикнул я резким и жалобным голосом, который я едва узнал сам. — Эллен!