Пара неспеша направлялась вдоль волгоградского проспекта, и уже несколько времени молчала. Катя поражалась: с ней рядом шёл человек, с которым нельзя было поговорить о музыке, кино (вернее, ей очень не хотелось бы узнать, что он называет этим словом), и тем более о литературе. Это был редкий человек в её реальности, но один из несчетного числа в реальности страны. В такие моменты Катенька думала, что принадлежит не просто к "золотой" молодёжи – а к самой, что ни на есть, платиновой. Платиновой, да инкрустированной бриллиантами, а также освященной лизергиновой кислотою и обваленной в кокаине – заряженной нести сквозь эти улицы пушечного мяса Истинный Свет, и ярко сгорать, сгорать. Круче были только мёртвые.
Девушка заглянула в смартфон – согласно карте, где-то прямо по курсу находился макдак, и вскоре жёлтая буква М обозначилась на горизонте. Она предложила зайти – он согласился.
Заняв место в очереди "ресторана", девушка показала своему спутнику золотую пластиковую карту, и тоном, не терпящим возражений, объявила:
— Я всё оплачу. Заказывай, что хочешь.
Джентльменские амбиции Фёдора вдруг испугались её властного взгляда и дружно спрятались. В заветный момент он озвучил столько наименований, что даже успел забыть, с чего начал. Катя же обошлась салатиком, наггетсами, мороженым и шоколадным коктейлем. Для неё этого было ужасно много, но ладно уж, порешила она – раз уж вытворяет невесть что, то можно и поесть!
Парочка удачно расположилась за только освободившимся столиком в одном из углов. Первые десять минут они молча ели. Мойщик, видимо, был очень голоден, и жрал как не в себя.
Внезапно, блондинка спросила:
— Фёдор, а ты служил в армии?
Мужчина, к её удивлению, вытер рот салфеткой и с улыбкой протянул:
— Ооо, ну да. В стройбате. Но у меня же как было – я девятый класс не закончил, а уже работал, — тут девушка выпучила глаза, — у нас там, в селе, у трассы мойку построили, и грузовиков там всегда много было. Ну и вот, когда повестка пришла, вся хуйня всплыла, меня в шаражку определили. А потом уже служба началась.
— Сколько ж ты в ней учился?
— Не помню, честно. Вроде недолго. Мы там много бухали. Я до этого, кстати, не пил вообще. У меня ведь мать с отцом много пили, и был этот... Стимул. А теперь понимаю, что не хотел я просто с ними в одной квартире спиваться.
— И что у вас в армии было?
Федя выразил разочарование одним только выражением лица:
— Да поебень всякая. Здание комбината какого-то весь год ремонтировали, блядь, долбили его как умели. Ну, пара-тройка серьёзных бросков была, да, землянки хуячить научились. А в остальном галиматья.
— Зря время потратил, да?
— Ну, можно и так сказать.
— А у вас там драк, издевательств, дедовщины не было? — с огоньком в глазах поинтересовалась Катя.
— Нууу... Кто нарывался, тот пизды получал. И правильно, нехуй отряд подводить. Но это особые случаи. У меня с этим всё в порядке было.
— А у нас в универе, знаешь, пригодные парни автоматом зачислялись в офицеры, и ездили куда-то периодически на какие-то сборы. А потом рассказывали, что там всякие полканы, деды-маразматики, на них прям желчь изливали, чмырили! Заставляли какой-то напрасной хуитой заниматься, обзывали белоручками, выскочками, маменькиными сынками...
Фёдор несколько растерялся. Защищать буржуйских офицерчиков ему совершенно не пристало. Как и маразматиков, коих ему тоже довелось потерпеть:
— Ну да, там такие старые долбоёбы есть. Это ж Россия.
Девушка вальяжно развалилась за столом, водрузив локоть, галантно прилегла щекой в ладошку и вытянула по столу другую руку. Мечтательно постукивая пальчиками, она произнесла:
— А мне хотелось бы побывать на месте этих ребят. Послушать из ничтожной, завистливой пасти о том, какая я хорошая! Я не понимаю, почему это их унижало. Мне кажется, для них это должно было стать закалкой.
Фёдор с интересом смотрел и слушал. По его глазам было видно, что какие-то шевеления в голове происходят, но облачить это в слова ему было не под силу. Блондинка продолжала:
— Думаю, они были слишком юны, чтоб понимать, какая всё это ерунда. А я сейчас созрела и была бы готова. Я улыбалась бы всем этим мудакам! Согласись, Федя – я умна и красива. Какие слова могут представлять для меня унижение?
Этот её взгляд воспринимался мужчиной испытующе, но она его таковым и не замышляла. Мойщика охватила немота.
— Правильный ответ – никакие. Я идеальна, — девушка засмотрелась куда-то в одну точку, — я всяким своим параметром совершенна... И если меня прямо сейчас вытащат на улицу, побьют и бросят в канализацию – я не стану от этого хуже, в этом не будет моей вины. Внешний мир не сможет испортить меня. Только выместить свою зависть, классовую ненависть, половое неудовлетворение... Вот скажи, Федя, ты завидуешь мне? Давай говорить прямо. Не бойся обидеть меня – я не обижусь. И тебе советую не обижаться.
Мужчина, пожёвывающий картошку-фри, таких откровений никак не ожидал: