Грязь кладбищенская

– …Сохрани и спаси нас, Господи, на веки вечные… Мои друзья и знакомые, родичи и соплеменники могли бы прийти и преклонить колени у моей могилы. Родственные сердца воспылали бы огнем молитвы, а сочувствующие души запели бы “Аве Марию”. Мертвая почва ответила бы живой земле, мертвое сердце согрелось любовью живого сердца, и мертвые уста усвоили бы смелость живых…

Дружеские руки поправили бы мою могилу, дружеские руки воздвигли бы надо мной памятный камень. Дружеские языки возгласили бы слова погребального обряда. Родина моя, кладбище у храма Бреннана! Святая земля Сиона моего…

Но ни Келли нет в Галлохе, ни О’Маниней в Мэнло, никого из семьи Мак Кра нет боле на Равнинах, ибо иначе не оставили бы моих бренных останков гнить в грубой земле гранита, в негостеприимной земле холмов и заливов, в скудной земле валунов и курганов, в бесплодной земле вьюна и торицы, в одинокой земле Вавилона моего…

– Как на нее дурь находит, так она уж совсем плохая…

– …Погоди и дай мне досказать мою историю, мил-человек…

“ … И тогда пестрая курочка стала кудахтать на весь двор что было мочи: «Я снесла яичко! Я снесла яичко! Теплое, свежее, на навозной куче. Теплое, свежее, на навозной куче. Я снесла яичко …» «Да чтоб тебе пусто было с твоим яичком, мы от него и так чуть не оглохли, – сказала ей старая курица-наседка. – Я вот отложила девять кладок, шесть двойных кладок, четыре выводка высидела, шесть десятков полных яиц снесла и сто одно пустое с того первого дня, как стала нестись на навозной куче. И щупали во мне яйцо пятьсот сорок шесть раз …»”

– …Жаль, что меня там не было, Пядар. Негоже тебе позволять прожженному еретику оскорблять твою веру…

– …Я выпил дважды по двадцать и еще две пинты, одну за другой. Ты-то знаешь, Пядар Трактирщик…

– …Говорю тебе, Томас Внутрях хорошо устроился…

– А ты вот думаешь, будто я этого не знаю…

– Разрази дьявол тебя и твои бессмысленные стихи. Я-то и не ведаю даже, не собирается ли моя там, дома, отдать все мое большое хозяйство старшему сыну и дочери Придорожника…

– …“У сына Шона дочь была”…

– …Подсунул мне убийца отравленную бутылку…

– Клянусь душой, как говорится…

– Я старший из обитателей этого кладбища. Разрешите мне сказать…

– Qu’est ce qu’il veut dire – “разрешите сказать”…

– …И сую руку в карман, а затем достаю…

– …Это все твои клоги, коварная Джуан…

– …О, Доти, дорогая, меня так измотали эти выборы. Вечные пересуды да свары. Голоса! Голоса! Голоса! А знаешь, Доти, выборы и вполовину не такое культурное мероприятие, как я думала. Оныст, вовсе нет. Все эти пересуды такие беспардонные. И оскорбительные. Оныст! И лживые. Оныст! Ты слышала, что сказал про меня Пядар Трактирщик: будто я там, наверху, выпивала четыре или пять пинт каждый день. Оныст! Портера! Ладно бы он сказал даже виски. Но портер! Этот совершенно некультурный напиток. Ух! Ну конечно, ты не веришь, что я пила портер, Доти. Ух! Портер, Доти! Это же ложь! Черный портер, гадкий, некультурный. Это ложь, Доти! А как же еще. Честной двигарь…

И что я брала напитки в кредит… Скандал, Доти, скандал! И что я пила запоями. Ух! Вранье и скандал. Кто бы мог подумать такое про Пядара Трактирщика? А ведь я с ним дружила, Доти. Это был человек, к которому захаживали культурные люди… Швырять грязью, вот как культурные люди называют такое. Как говорит Старый Учитель, “наш первородный зверь, скованный и заточенный в нас, “древний человек”, как называет его святой Павел, вырывается наружу во время выборов”… Я чувствую, что и моя культура порядком поистерлась с тех пор, как я стала общаться с этим Демосом[67]…

Томас Внутрях, Доти? Пядар и про него тоже сказал. Заявил, что больше всего я к нему рвалась, когда сидел в трактире Томас Внутрях. Нетрудно догадаться, какой дурной славой он меня хочет покрыть… Оныст, Доти, да мне и не нужно было бегать за Томасом. Это он сам за мной бегал. Оныст! Есть люди, которые созданы для романтизма, Доти. Ты слышала, что Кинкс сказал Бликсен в “Пламенном поцелуе”? “Это сам Купидон создал тебя из собственного ребра, сладость-радость”…

Не бывало ни единой поры в моей жизни, когда меня бы не преследовала орда поклонников: и в дни юности в Ярком городе, и когда я была вдовой в Паршивом Поле, да и теперь здесь у меня аффэр-де-кёр[68], как он это сам называет, со Старым Учителем. Но это все безобидно: платонически, культурно…