Грязная жизнь (ЛП)

Его рука оборачивается вокруг моей талии, и мы на секунду боремся, звуки нашей потасовки эхом разносятся в темноте. Но моя нога выскальзывает из туфли, толкая меня в обратном направлении из машины. Я падаю на кучу графия на обочине дороги с визгом, недостойным леди, моё бедро болит, когда маленькие зазубренные камни прорезают чёрные штаны для йоги. Я шиплю от боли и пытаюсь восстановить самообладание, но уже слишком поздно. Юлий поворачивается и уходит, как будто ему всё равно. И вот тут я облажалась.

В какой-то момент он это сделал.

Не оборачиваясь, он идёт к водительской двери и снова садится в машину, запирая за собой двери.

У меня в голове бардак. Поднявшись, я хватаюсь за волосы в замешательстве и закрываю глаза, бормоча:

— Этого не может быть. Я сплю. Этого не может быть.

Слёзы текут по моему лицу, моя грудь вздымается, когда я борюсь, чтобы вздохнуть полной грудью через мои мучительные рыдания.

Когда я слышу низкий звук опускающегося пассажирского окна, мои глаза открываются, и маленький кусочек надежды начинает сиять.

Чёрная сумка вылетает через окно вместе с моей второй туфлей.

Юлий смотрит, не моргая, прежде чем сказать:

— Ты свободна, Ана. Улетай. — Его взгляд темнеет, глаза закрываются. — Улетай далеко отсюда.

Я обхватываю себя руками и крепко держу в прохладе утра. Вместо того чтобы умолять, я открываю рот, и моё сердце разбивается. Мой голос тих и сломлен, я хрипло признаюсь:

— Я люблю тебя.

Но окно уже закрывается, отрезая мои слова.

Машина переключает передачу, и когда я собираюсь к ней броситься, моя нога спотыкается о камень и я, тяжело вздохнув, падаю на колени в грязь. Внедорожник уезжает с такой скоростью, что рядом со мной разлетается гравий, и мне приходится поднять руку, чтобы защитить лицо от разлетающейся гальки, запускаемой, как ракеты, пока Юлий не восстанавливал контроль над машиной.

Немое онемение проходит через меня. Я смотрю вслед за ним, всё еще в состоянии шока. Вскоре наступает печаль…

Итак, это только что произошло.

Судорожно вздохнув, я встаю, натягиваю туфли и протягиваю руку, чтобы потрогать свои спутанные волосы. Сжимая сумку в одной руке, я неохотно начинаю идти, надеясь, что Юлий может вернуться, но чертовски хорошо зная, что он этого не сделает. Перекидываю сумку через плечо, шаркая по дороге и отказываясь плакать. Я прохожу один квартал, затем следующий и, наконец, третий, когда поворачиваюсь к ярким жёлто-белым мигающим огням.

Вакансия.

Уныло принюхиваясь, я за мгновение вытираю слёзы, которые текут по моим щекам, а также нос рукавом, и иду к тому месту, где всё это началось.

Мотель «Санфлауэр».

ЛИНГ

Я смотрю, как она натыкается на дрянной вид мотеля, и улыбаюсь, глядя на то, как хреново она выглядит.

Не ожидала, что это произойдёт, сучка?

У меня на коленях звонит телефон, и я отвечаю, не смотря на то, кто это.

— Следи за ней, — единственные слова, которые произнесены перед тем, как Юлий грубо бросает трубку.

Когда она попадает в здание, я ищу в своих контактах и набираю номер.

Когда телефон начинает звонок, я размышляю, стоит ли за это умирать.

Спорим, ты этого тоже не заметишь.

Жестокая улыбка появляется на моих губах.

Да похер.

Уходить так с размахом.

Глава 43

ТВИТЧ

Нью-Йорк

Второй месяц контракта

Я знал, что Клаудио Конти будет занозой в моей заднице ещё до того, как начал его искать. Какие проблемы? Этот мудак был пьяницей и любил показать, насколько он богат. У него повсюду недвижимость, бо́льшая часть которых была уединённой и частной во всех смыслах этого слова. Вся его команда состояла из бывших военных. Все знали, что он женат, но никто не был знаком с его женой. У неё не было имени, и её редко видели. Он почти не впускал людей в свой ближний круг, и большинство из них в конечном итоге были мертвы. Посторонние считались угрозой — мужчина, женщина или ребёнок. Он никому не доверял.

Трудно было найти человека, который не хотел, чтобы его выследили.

У большинства людей был кто-то, кому они доверяли, кого я мог сломать, чтобы раскрыть все пыльные маленькие секреты, которые они держали в тёмных уголках своего разума.

У Конти был только один, и он был почти неприкасаемым. Его звали Эмиль Бароне, и он держал своё дерьмо крепче, чем девственная задница. К Конти вела только одна ниточка, и это был Эмиль.

Где бы ни был замечен Эмиль, можно быть чертовски уверенным, что Конти где-то рядом.

Ещё была его жена, но я её не знал, никто не знал, и казалось, что она недоступна. Во всех смыслах и для всех намерений женщина была призраком.