– Означает ли это никаких касаний и заигрываний? – стоя спиной ко мне, Лолли подняла руки над головой, потуже затянула свой разноцветный хвост, а потом оглянулась на меня. Я сделал успокаивающий вдох, но прежде чем смог что-то ответить, она произнесла: – я видела твои татушки.
Я поморщился, немного смутившись напоминанием о подростковой глупости.
– И надеялась получше рассмотреть их.
Каким образом, черт подери, я должен был отказать? Остаться с девушкой было наихудшей из возможных идей, но я сел на бортик бассейна, отвернулся и накинул полотенце на колени. Позади меня раздался звук всплеска воды, когда Лолли поднялась по ступенькам и расположилась за моей спиной. Затем своими пальцами провела по моей коже, отслеживая рисунки юности.
– Что они означают?
– Что когда-то я был молодым и очень тупым: украл у старшего брата Эдриана водительское удостоверение. А у моего лучшего друга Буна уже были липовые права и татушка. Ты знаешь, какое влияние оказывают лучшие друзья, особенно в юности. Если они прыгают перед поездом, ты делаешь тоже самое. Старший брат Эдриан выбил из меня все дерьмо, когда обнаружил, что я натворил. А младший шантажировал меня, угрожая рассказать обо всем родителям, если я не отдам ему половину своей стипендии. Знаешь, находиться в школе-интернате, пока родители путешествуют, предоставляло возможность легко скрывать от них происходящее.
В течение всего моего монолога, девушка гладила меня по влажной спине пальцами, прослеживая доказательства единственного случая, когда у меня были проблемы с родителями.
– Значит, они просто... случайные?
– Точно.
– И они... ничего не значат? – ее голос звучал мягко, но замешательство было очевидным.
– Неа.
– Поэтому ты их так и стал их добивать? – продолжила интересоваться девушка, сместив свои пальчики к середине моей спины, туда, где не было чернил.
Интересненько. Лолли была первым человеком, который заметил, что тату не были закончены. Ну, Бун тоже был в курсе. Моей матери было на это
Как только я перерос свой единственный бунтарский возраст, то оставил незавершенные татуировки в качестве напоминания.
– Можно и так сказать.
– Хм-м, я всегда думала, что татушки должны что-то означать.
– Поэтому у тебя их нет? – возразил я.
– У меня нет ни одной, потому что я так и не решила, чего хочу.
– Ты художница. Почему ты просто не
– Потому что... никак не могу решиться.
ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕРОК, что дул порывами, пока я обсыхал, был подходящим наказанием. Я закрепил полотенце на талии и произнес:
– Пойду, приготовлю обед. Не торопись.
Возможно, заняв свои руки, я перестану думать о том, что оставляю практически обнаженную Лолли одну в бассейне. Да уж... когда рак на горе свистнет...
В доме я натянул сухие шорты, после чего провел следующие полчаса, готовя всемирно известный салат из лосося, и открыл слегка охлажденное вино. Ладно, возможно и не всемирно известный, но моей семье он нравился. Все шло хорошо, пока я не поднял взгляд и не заметил Лолли, выходящую из бассейна и подтягивающую трусики. Ее груди подпрыгивали и колыхались, когда девушка шла по террасе за своим полотенцем, от холодного воздуха ее соски сморщились и потемнели. Я крепче сжал нож в руке и тихо прошептал молитву благодарности, что уже закончил готовить салат, иначе, скорее всего, отрезал бы себе пару пальцев.
Лолли закрепила полотенце вокруг талии, а затем повернула голову и подарила мне улыбку, от которой у меня ёкнуло сердце. Казалось, я был не в силах отвести от нее свой взгляд. Даже после того, как девушка помахала мне рукой.
– У тебя тут все нормально? – спросила она, присоединившись ко мне.
Кроме того, что я чуть не совершил убийство собственной ноги и пытался игнорировать сильнейший стояк в жизни? Кроме того, что я не мог не смотреть на самые удивительные сиськи,
– Что так улыбаешься?
Она склонила голову набок и нерешительную улыбнулась, продолжая похлопывать по своей обнаженной груди вторым полотенцем, которое прихватила с собой.
– Ты просто очень красивая, и я рад, что ты здесь.
Даже для моих собственных ушей это звучало бестолково и отстойно.
Она отмахнулась, фыркнула от смеха и подошла ближе, не осознавая либо оставаясь равнодушной к тому, какое сумасшедшее влияние на меня оказывала.
– Я умираю с голоду. Когда мы будем есть?