Грязные новости

«И вот мы официально на семейной территории. Замечательно, черт возьми».

— Все в порядке. А что?

— Иногда мне интересно, каково это — иметь маму.

Поднял бровь. Конечно я любил мать, но не мог сказать, что у нас были прекрасные отношения. Во-первых, мы были деловыми партнерами, и я знал, что она переедет меня за хорошую цену. И все же она была лучше отца, хотя это и не говорило о многом.

— Все зависит от матери. У меня такое чувство, что твой отец лучше обоих моих родителей вместе взятых, так что я бы на твоем месте не переживал, — пробормотал я.

— Мой больной отец, — добавила она.

— Ненадолго. Вторичные наросты уменьшаются, и он очень хорошо реагирует на лечение.

— Откуда ты это знаешь? — Джуд остановилась, все ее тело словно указывало на меня, как стрела.

Я пожал плечами.

— Я навещаю его каждое воскресенье, когда ты ходишь в библиотеку.

В этом не было ничего особенного. Мы оба были фанатами «Янки», и мне больше нечем было заняться. Карьера была моей жизнью, а это означало, что по воскресеньям у меня не было никакой жизни. Моя слабость к Роберту не имела ничего общего с Джудит, и я, конечно же, не хотел, чтобы она думала, будто я жду чего-то взамен. Кроме того, не хотел, чтобы у неё сложилось неправильное представление о наших с ней отношениях. Роб все еще был уверен, что она с Милтоном, так что я бы поставил деньги то, что Джуд тоже не рассчитывает, что наш статус приятелей по траху продлится в следующем сезоне.

— Не могу поверить, что ты не сказал мне, — Джудит улыбнулась, но не выглядела удивленной.

Я всегда приходил на несколько минут раньше. Всегда пытался убедить себя, что это потому, что я не хочу, чтобы Джуд столкнулась со мной по пути к метро, но на практике мне нравилось останавливаться в польской закусочной и наблюдать через окно, как девушка идет к станции с наушниками в ушах. Мне всегда было интересно, что она слушает.

— Ага. Хорошо. — Я возобновил нашу прогулку.

Она трусцой последовала за мной.

— Ты не можешь просто уйти от этого разговора. Ты навещал моего отца и заботился о нем, а мне даже не сказал, — задыхаясь, проговорила она.

Мне нравилось ее затруднённое дыхание. Я хотел, чтобы она так же пыхтела в мою ладонь, когда я трахал ее где-нибудь на публике, где никто не мог услышать.

— Смотри, как я это делаю. Ухожу от этого разговора.

— Селиан, почему?

— Почему хожу? Потому что могу. Потому что у меня есть ноги. Почему я ухожу от этого разговора? Потому что это бессмысленно, и абсолютно не значит то, что ты себе надумала.

Я снова остановился, на этот раз перед старым магазином грампластинок с вывеской на испанском. Я даже не был уверен, открыт ли он, но мне хотелось, чтобы мы перестали разговаривать, потому что не был к этому готов.

Назвать это отношениями — одно.

Вести себя так, будто мы пара, — совсем другое.

Толкнув дверь, я вошел внутрь, и Джуд проскользнула вслед за мной. В комнате было темно, виднелись только виниловые пластинки. Человек, похожий на Мита Лоуфа (певца, а не блюдо), храпел за прилавком, пуская слюни на экземпляр New Musical Express (прим. английский музыкальный журнал). Джудит немедленно заткнулась и принялась осматриваться.

«Отличный ход, придурок».

Затащить ее в музыкальный магазин было все равно, что дать ребенку соску. Только горячее, потому что я все еще помнил ее плейлист и бесчисленное количество раз представлял, как трахаю ее под него, пока мы были близки к тому, чтобы убить друг друга в офисе.

— А ты знаешь, что Барри Манилоу не писал свою песню I Write the Songs? — Она вытащила пластинку упомянутого певца из стопки, ухмыляясь мне.

Я этого не знал, и мне это понравилось. Мои общие знания обычно превосходили знания всех остальных в моем окружении — пришли с созданием новостей и необходимостью знать все обо всем. Но Джуд так же, как и я, жаждала информации, что делало ее еще более привлекательной. Не говоря уже о смертельно опасной.

— Ты знаешь, что Jingle Bell изначально был написан на День благодарения? — парировал я.

— Быть не может. — Девушка сделала потрясенное лицо, ее челюсть отвисла.

Я рассмеялся. Она ткнула меня кончиком пластинки, которую держала.

— Британский флот использует песни Бритни Спирс, чтобы отпугнуть сомалийских пиратов. Я не вру.

Мы сейчас играем?

— Пианино, на котором играет Фредди Меркьюри в Bohemian Rhapsody, то же самое, на котором Пол Маккартни играет в Hey, Jude, — возразил я, наклоняясь к ее лицу и щелкая по ее маленькому носу. — Эй, Джуд.

Я что, флиртую? Точно. Но почему? В этом не было никакого смысла. Она уже была моей во всех отношениях, которые имели значение. Она была в моей постели. Я совал пальцы в каждую дырочку в ее теле. Зачем я это делаю?

Девушка прошла по проходу, задев плечом мою руку, и положила пластинку на место, выбрав вместо нее другую. Я не видел, что это было, и решил, что мне все равно.