Грязный лгун

— Привет! — Я поднимаю руку, когда перехожу ту черту, за которой они стоят.

Син протягивает мне сигарету, щелкает зажигалкой, но я не хочу и качаю головой.

— Что, уже завязал? — говорит Кейт.

Син пожимает плечами и кладет сигарету обратно в карман, и зажигалку тоже.

— Помнишь Джордана? — говорит Кейт, и я киваю. Джордан нет. На его лице написано, что он не сомневается в том, что я его помню, кто я, блин, такой, чтобы забыть его, потому что он — Джордан, а я всего лишь новичок, просто паршивый Щенок.

— Ладно, пошли, — говорит Син и разворачивается, шагает навстречу ветру в своем внезапном приступе оживленности.

Он ушел вперед шагов на десять, пока мы медлим.

— Мы идем в хижину? — спрашивает он, обернувшись.

— Да пошла она! — говорит Джордан.

— Не-а, мы идем в тот строящийся торговый центр, ну, на Черч-стрит. Мы подойдем сзади — говорит мне Кейт.

Какое-то время мы идем по проезжей части, не захода за белую линию, отделяющую дорогу от разросшейся поблизости травы. Машинам приходится сворачивать на встречную полосу, пропуская нас. Большинство водителей зло глядят в нашу сторону, проезжая мимо, вынужденные поворачивать руль и притормаживать, чтобы объехать нас. Кажется, Син этого не замечает и это его вообще не волнует, так как он даже не поворачивает голову, чтобы взглянуть на них, и не отступает на обочину даже на полшага.

Зато это замечаю я.

— Сюда, — Джордан сворачивает с дороги на недавно засеянное поле, с сотнями молодых зеленых побегов, которые за лето превратятся в початки кукурузы, скрывающие горизонт со стороны шоссе.

Пока мы идем по полю, мыши перебегают нам дорогу, снуют от одного ряда побегов к другому, потом к третьему и так далее, пока не оказываются на безопасном расстоянии от нас, и мы идем через поле как незваные гости.

Мне бы хотелось остаться здесь, сидя на земле. Какая-то часть моей души подсказывает мне, что я мог бы быть счастлив здесь, дожидаясь чего-то вместе с птицами, дожидаясь, пока глухая ночь не епустится на этот городок, и зная, что здесь мне больше никогда не придется ничего решать.

— Мы срежем прямо по тем деревьям и выйдем как раз за торговым центром, — говорит нам Джордан, занимая место Сина впереди нас — он прокладывает нам дорогу, словно трактор, вспахивающий поле перед посевной.

Я ничего не говорю. Я просто гуляю.

15 часов 40 минут. Понедельник

Дверь сделана из листа фанеры. Он плохо прибит, и нам не составляет труда отодвинуть его и войти.

Шум оживленного шоссе рядом с торговым центром смолкает, как только картонка возвращается ка свое место, скрывая нас от мира, как гробница.

В здании тускло и серо, солнечный свет проникает сюда только сверху, через несколько окон — там только начали строить второй этаж.

Внутри здания еще ничего не построено. Нет магазинов, только несущие стены, расчерчивающие пространство, где они когда-то будут, и мне забавно ходить от одной стены к другой, думая о том, как странно будет прийти в этот центр, когда он откроется, вспоминая, что когда-то здесь, между пиццерией и аптекой, ничего не было.

Син отпускает тормоза, как только мы оказываемся внутри.

Он несется по пустому зданию, как бескрылая птица, орет во всю мочь, изображает, раскинув руки, что пытается взлететь. Его голос эхом отражается от стен, словно гром, пойманный в кувшин, заполняя каждый сантиметр пространства.

Я хочу присоединяться к нему — было бы здорово хоть на какое-то время почувствовать себя свободным.

Я уже готов раскинуть руки, когда Джордан орет за моей спиной:

— Ты, придурок, прекрати! — Его голос разносится среди пустых стен, как грохот от камней, брошенных в витрину магазина.

Син застывает как вкопанный.

— Ты что, хочешь, чтобы нас засекли? — говорит Джордан, и Син качает головой и извиняется.

Я считаю, ему не стоило извиняться.

— Хорош фигней страдать, — бурчит Джордан и идет в другое крыло здания, поодаль от дороги и от строительной техники на стоянке. — Пойдем пыхнем, — говорит он,

Я жду, пока к ним не подойдет Син.

Кейт и Джордан идут впереди. Отчасти мне хочется, чтобы они совсем ушли. Мы с Сином тогда могли бы носиться по пустому зданию, выкрикивая наши имена или детские стишки, и вообще всe, что взбредет в голову.

— Как там у вас с Рианной? — спрашивает Син, тихо, чтобы не слышали Кейт и Джордан.

— Что ты имеешь в виду? — говорю я, не зная, ждет ли он от меня откровенности или это простая вежливость.

— Я видел вас, она какая-то грустная.

— Да, но теперь, я думаю, все в порядке. — Я не хочу вдаваться в подробности — не здесь, не так. Может, как-нибудь в другой раз, если ему действительно интересно.

— Она классная, — говорит он, и я смотрю на него, но Син смотрит себе под ноги, и я понимаю, что это серьезно, говорит, что в начальной школе они с ней дружили — еще до того, как появилось слишком много правил и компаний, до того, как общаться друг с другом стало чем-то неприемлемым.