Грибник

Все они тесно сидели вокруг маленького костра. Артур ощущал, как Регина небрежно, не замечая этого, касается его плечом. Это было событие. Как блаженно, приятно чувствовать ее тепло. Приятно и неожиданно. Будто только сейчас Артур поверил, что она живая. Совсем как все.

— Вы чего, Капитан? — услышал он ее голос. — С вами все нормально?

Курочка Рая рассказывала, как в Милане, в оперном театре итальянские клакеры пришли в ее гримерную требовать деньги:

— …Они там лоджанисты называются, всех на коротком поводке держат. Если кто из певцов не заплатит, на концерте освистают, не дадут петь. Козлы, в общем. И вот ко мне пришли, тоже денег захотели. От меня! Я достала все свои жалкие рубли, копейки, все, что у меня было и бросила перед ними на гримерный стол. Говорю, вы бесчестные люди, если требуете деньги у женщины, нищей русской актрисы. Лоджанисты посмотрели на этот стол, на мои гроши, и брать отказались. Повернулись, собрались уходить. Пожалели вроде как! Я тогда совсем разозлилась, уже потребовала деньги взять, сбросила их на пол. Стала шуметь. Кричу, берите и все! Взбесилась совсем. Итальянцы тогда с пола собрали все, что было, стали извиняться. — Scusi! — кричат. — Scusi bella signorina! Шуму было. Уже на коленях просили принять обратно. Я тогда говорю, никогда не возьму деньги из рук таких негодяев… — Курочка Рая почему-то замолчала, затягиваясь своей тонкой коричневой сигаретой. Ее пестрое от веснушек, словно перепелиное яичко, лицо впервые сегодня выглядело нерадостным, хмурым.

— А они что? — осторожно спросила Бокситогорская.

— Да что, положили их на стол и ушли. Обматерила этих лоджанистов на прощание, конечно. — Раиса даже произнесла, как именно обматерила.

— Не выражайтесь, здесь дамы! — попытался пошутить Артур. На него не обратили внимания.

— И что, плакала потом? — спросила Бокситогорская.

— Ну, конечно, — неохотно призналась Раиса. — Хорошо, что при них сумела сдержаться.

— Тяжело женщине бороться за себя, — почему-то негромко произнесла Регина. — Одной. Для женщины одиночество невыносимо. Это не то, что для мужика. У нас свое одиночество.

"А я!" — тут же мысленно вскинулся Артур.

— Мне больше всего нравятся умные мужики, — продолжала она. — Это самое сексуальное.

"Я! Я умный мужик", — чуть не сказал вслух Артур.

— Ум — это да… Но в мужчине еще много чего должно быть, — вроде бы, не согласилась с ней Лаида Бокситогорская. — Я недавно видела в одном спортивном магазине — зашел один. Высокий такой, плечистый. Взял эспандер пружинный, попробовать. И сразу так зверски растянул, что все пружины вытянулись. Распрямились в проволоку. А он спокойно вынул бумажник, заплатил за этот эспандер, как будто за аттракцион, и ушел. Брутальный такой мэн, — с какой-то задумчивостью произнесла Бокситогорская. — И бумажник у него фирменный. Из настоящего крокодила.

— Ах, разве поймешь, за что любишь, — произнесла Курочка Рая. Похоже, что сейчас, как в рассказе Мопассана, все по очереди взялись рассказывать о любви. Каждый о своей. — Помню, когда училась в консерватории, за мной пытался ухаживать сокурсник. Сам невзрачный такой, да еще имя у него было Каземир. Казик. Цветы, шоколад — все, конечно, на карманные деньги, мамой выданные. Но вот однажды пригласил этот Казик к себе в общагу, я зачем-то пошла. Угощал супом, сам сварил. Я попробовала — невкусный такой. Разве так варят, думаю. И как я могла после этого его не полюбить.

— А у меня был один парень, — опять вступила Лаида Бокситогорская. — Он гениально танцевал танго. Как никто на свете не умеет. Так уметь, вообще, невозможно. У нас с ним совсем ничего не было, два года мы встречались и только танцевали. Уезжали к нему на окраину, на Шафировский проспект, маленький такой проспект возле кладбища, и танцевали. Два года только танго.

Кажется, здесь забыли о существовании Артура.

— Что вы можете знать о страсти, если вы не танцевали танго! — выдал он.

Неизвестно откуда это пришло в голову. Но все неожиданно отнеслись к его словам серьезно и даже посмотрели с одинаковым уважением.

Девки, отвлекаясь от своих рассказов, все-таки постепенно одевались. Теперь все вокруг костра было усыпано тонкими дамскими окурками. Печеной картошкой пренебрегли, она давно так и сгорела в костре. Артуровы шашлыки почти не пробовали и даже водку не допили. Забрать шашлык с собой, обратно, на глазах у этих граций было немыслимо. Артур с деланной небрежностью бросил его на берегу чайкам.

— Не забудьте свои ползунки, — это он показывал на их одежду, развешанную на еловых пеньках.

— Это не ползунки, а колготки! — Девки все вместе разговаривали по одному мобильному телефону, как будто с кем-то о чем-то договаривались. Опять ожили, хихикали в телефон. Они почему-то не хотели, чтобы Артур слышал их, даже говорили тише, когда тот подходил. А Регина преградила путь, не дав приблизиться:

— Слушай, нам надо в Шлиссельбурге остаться. Доедем потом сами, на автобусе. Высадишь нас там. Я знаю, ты не откажешься, ты же хороший мальчик.