Грибница

Поход в кино срывался по самой неожиданной причине – заартачилась Вероника.

«Ты что, пап, я прописи только начала писать, а еще стих вон какой учить задали,» – упрямилась она.

«Так завтра сделаешь, ведь выходной,» – улещивал Олег.

«Не успею,» – решительно отрезала Вероника. – «Надо еще рисунок нарисовать на тему «Как я провела лето».

То ли отсутствие матери сказывалось, то ли такой уж она уродилась, но была Вероника не по возрасту серьезна и ответственна. В этом Олегу повезло. На дочь всегда можно было положиться. Она не забывала закрыть входную дверь на ключ, когда уходила, и непременно подергать ручку, проверяя этот факт; не ленилась разогреть суп, вместо того, чтобы пробавляться бутербродами до прихода отца с работы; всегда вовремя возвращала книжки в школьную библиотеку и еженедельно обводила ручкой время начала мультфильмов в программе телепередач, напечатанной в газете.

Но не пойти в кино из-за уроков, которые можно сделать и завтра, – это было чересчур. Однако Вероника уперлась не на шутку. Антонина в новом пальто и с тщательно завитыми кудрями уже ждала на улице, демонстративно посматривая на узенькие часики на запястье. Аленка рядом прыгала на одной ножке. А он продолжал уговаривать дочь.

«Ну ладно,» – сдался, наконец, Олег. – «Я картошки пожарил с луком. Вечером разогреешь и поешь. Гулять не ходи, стемнеет скоро. И Белогрудку не выпускай, потом всю ночь ловить будем. Иди, закрой за мной дверь.»

Субботним вечером Дом культуры был полон людьми под завязку, точно созревший подсолнух семечками. Антонина, не торопясь, продефилировала по фойе, волоча за собой Олега и здороваясь с многочисленными знакомыми. Прекрасно понимая, что его выставляют напоказ, словно дрессированного тюленя, Олег, тем не менее, покорно шел рядом. Когда публика, заняв положенные места, утолклась в зале, свет погас.

На экране густобровые индийские красавицы кокетливо-стыдливо прикрывали лица концами разноцветных сари, колоритные индийские красавцы отважно бились друг с другом, успевая параллельно петь и танцевать, фактурные злодеи с огромными, сияющими перстнями на пальцах, как водится, терпели неудачу и живописно погибали.

Олег же не мог думать ни о чем, кроме дочери, оставшейся дома. Беспокойство прожорливым червем грызло его изнутри, порой сменяясь паникой, от которой холодело все внутри. Представлялась ему оставленная менее часа назад живая и здоровая Вероника почему-то холодной, голодной и несчастной, брошенной на произвол судьбы. Вот отчего-то вспыхивают занавески на окне, огонь заполняет кухню: грызет деревянный стол, лижет крашеный дощатый пол, а дочь ничего не замечает, делает уроки. Огонь добирается до входной двери и вмиг охватывает ее всю. А дочь по-прежнему ничего не замечает, старательно выводя буквы в прописях и грызя кончик ручки. Огонь, тем временем, проникает в комнату и расползается по стенам, жадно пожирая ковры. Подбирается сзади к стульчику, на котором сидит дочь, поджав под себя по обыкновению одну ногу, и кусает ее за полосатый шерстяной носок. И только тут Вероника видит огонь, пугается, кричит. Но уже поздно, из квартиры не выбраться. А его рядом нет.

Потом представилось Олегу, что по возвращении из кино его ждут только почерневший фундамент дома и укоризненно глядящая на него команда пожарных на красной машине. Он бросается на головешки, а Вероники там нет. Её вообще больше нет. Нигде и никогда. Видение было так реально, что Олег охнул, прикрыв лицо руками. Ужас комком сдавил горло. Но в киношном шуме этого никто не заметил. Проклиная длинные, слащавые песни, всегда во множестве натыканные в индийские фильмы, он едва досидел до конца, схватил Тоню и потащил домой едва ли не бегом.

Все было в порядке. Вероника рисовала. Акварельные краски были залиты водой, альбом изодран на листы, скомканные и разбросанное по полу. Дочь, сосредоточенно сопя, пыталась изобразить на чудом уцелевшем листе бабушкин дом с отдельно стоящей летней кухней, окруженный фруктовым садом.

«Не получилось,» – прокомментировала она комки бумаги на полу.

У Олега отлегло от сердца. Что бы он еще раз оставил её одну? Да ни за что на свете! Такие нервы! Тоня, конечно, дуется теперь, что они бежали домой сломя голову. Ну ничего. Подуется и перестанет.

В воскресенье Олег паковал посылки. Несколько прочных фанерных коробок были у него в постоянном обороте, высылаемые с бамовскими деликатесами маме и сестре в Невинномысск, и возвращавшиеся назад с ответными дарами. Олег, не мудрствуя лукаво, ставил на дно ящика несколько банок дефицитнейшей на «большой» земле сгущенки и засыпал их кедровыми орешками. Сверху полагалось положить письмо, писать которые Олег страшно ленился. Мама присылала баночки с нежно любимым им с детства тутовым вареньем, сухофрукты с собственного сада и грецкие орехи. Товарообмен был налажен превосходно. Крепко забив ящики, Олег написал ярким фломастером на крышках адреса и поставил посылки у двери, чтобы не забыть утром.

Но утром одной из них на месте не оказалось.

«Что за ерунда?» – оторопело смотрел Олег на пустое место.