Грибной царь

Но смысл этой «куклограммы», адресованной Аленкой матери, стал окончательно понятен, когда он вошел в бывшую их семейную спальню: югославский диван приглашающе разложен и застелен свежайшим, пахнущим лавандой бельем. Настроение у Свирельникова окончательно испортилось. Дело в том, что полноценной супружеской кровати, как это ни смешно, у них, кстати, никогда не было — брачным ложем служил вот этот диван, который жена каждый вечер раскладывала и застилала, а по утрам складывала, убирая белье в тумбочку. Когда в последний раз, полгода назад, Михаил Дмитриевич заезжал сюда, чтобы Тоня подписала новую генеральную доверенность, диван был целомудренно сложен и завален литературой: она всегда читала сразу несколько книг одновременно. Значит, теперь он снова стал местом любовных соединений и ждет, так сказать, своего часа в полной разложенной готовности.

«Разложенец!»

Все это подтверждали увядшие розы. Цветы, определенно, были презентованы в прошлое свидание, пожалуй с неделю назад, и специально не выбрасывались, несмотря на потерю товарного вида, в ожидании, так сказать, новых встреч и преемственных букетов. Свирельникова вдруг до тошнотворной желудочной судороги обидело то, что его бывшая жена совокупляется со своим неведомым любовником на том же самом диване. Это показалось ему со стороны утонченной Тони какой-то намеренной физиологической бестактностью и даже подлостью.

«Хоть бы кровать женщине купил, совокупец!» — возмутился он и подумал, что бывшая жена, чей приглушенный голос доносился с кухни, обязательно оценила бы это придуманное им словечко — «совокупец»!

…Накануне дефолта у Свирельникова наконец появились совсем лишние деньги, и он решил купить большую двухуровневую квартиру с огромной гостиной, несколькими спальнями, а эту оставить Алене в приданое. Деньги, конечно, были и раньше, но они постоянно во что-то вкладывались, принося не радость, а все новые деньги. Тоня ехидно шутила, что вот, мол, он уставил пол-Москвы «джакузями», а сам небось ни разу в этом чуде гигиенической цивилизации не мылся! О том, что мылся, неоднократно и даже в компании голых девиц, он, конечно, рассказывать жене не стал, но его все чаще начала посещать обидная мысль: живет он не по средствам скромно.

Михаил Дмитриевич даже посмотрел несколько квартир в новых элитных, жутко дорогих домах в центре — на Пресне, на Полянке и в Кунцеве. Чудовищное качество постройки наводило на мысль, что съехавшийся отовсюду в Москву пролетариат тихо, но упорно мстит новым хозяевам жизни. Как иначе объяснить, что этажи были загажены, точно вокзальные сортиры, а фасадная штукатурка осыпалась после первых же дождей? Евроремонт в такой квартире походил скорее на реставрацию какого-нибудь Гатчинского дворца, порушенного мерзавцами-фашистами до полной архитектурной неузнаваемости.

Тем не менее Свирельников выбрал квартиру в новом корпусе на Зоологической улице с окнами на зоопарк, но тут случайно встреченный Ашотик сообщил под большим дружественным секретом, что, по тщательно проверенным слухам, скоро должен случиться обвал рынка жилья и дистрибьюторы станут отдавать площадь почти даром. Михаил Дмитриевич решил дождаться конъюнктуры, а пока купить хотя бы новую кровать, и вечером повел жену в открывшийся неподалеку от них магазин «Мебельон», про который постоянно крутили по телевизору рекламный ролик со смешным слоганом: «Всеобщая мебелизация населения!» Непонятно даже зачем он это сделал, ведь чувствовал же, что никакая новая кровать не спасет их распадающийся брак.

Тоня грустно бродила по торговому залу величиной с футбольное поле, равнодушно рассматривая несметные мебельные богатства. Всего десять лет назад от одного вида этого изобилия несчастный советский новосел, несколько месяцев томившийся в очереди за румынской стенкой, мгновенно сошел бы с ума, а теперь кроме них по лабиринту из гарнитуров прогуливались еще две-три любопытствующие пары. Вскоре жена остановилась возле огромной испанской кровати, стилизованной под начало XX века. Спинка была сделана из никелированных трубочек, которые, переплетаясь, образовывали позолоченное сердце, пронзенное большой оперенной стрелой.

— Жуть! Какая замечательная жуть! — изумилась Тоня. — Впрочем, кровать и должна быть вызывающе безвкусной.

— Почему?

— Ну, а чего хорошего в физиологии? Господь мог бы и животный низ сделать подуховнее.

— Например?

— Ну, не знаю… Ну, потерлись носами — и через девять месяцев на сносях…

— Но носки тогда бы носили не на ногах… — включился в игру Свирельников.

— Грубо! — поморщилась она. — А развод называли бы разнос…

— А насильников — носильниками.

— Лучше! — похвалила Тоня. — А хороших мужей — сносными.

— А плохих жен — относительными…

— А рогоносцев носорогами.

— Купить тебе эту кровать? — спросил он, понимая, что не перекаламбурит ее.

— Мне? Зачем… Шекспир оставил нелюбимой жене по завещанию вторую по качеству кровать.

— Как это?

— Понятия не имею. Ученые до сих пор спорят…