Грибной царь

…Году в девяносто шестом, перед самыми выборами, организовали очередное толковище полувменяемого Ельцина с олигархами. Свирельников ужинал с женой, как всегда, при включенном телевизоре и наблюдал в «Вестях» эту встречу. Говорил как раз крупный банкир, его голос показался Михаилу Дмитриевичу знакомым, он всмотрелся и обалдел: это был Млечников, постаревший, полысевший, в дорогих очках, но с тем же лицом отличника из детского кинофильма. Тоня тоже узнала, хотя фамилия у него была теперь другая — известная и даже нарицательная, из тех, что очень не нравятся Федьке. Они расчувствовались, снова вспомнили день знакомства и, наверное, впервые за два месяца занялись перед сном тем, что остается от любви после шестнадцати лет брака.

32

Появившись с кухни, Тоня глянулась мимоходом в зеркало, поправила неживую золотистую прядь и с грациозным усилием опустилась в кресло:

— Ну, я тебя слушаю, друг мой… бывший!

— Ждешь кого-нибудь? — беззаботно улыбнувшись, спросил Михаил Дмитриевич.

— А какое это имеет значение? — Она загадочно повела плечом, давая понять, что с уходом Свирельникова ее женская жизнь не только не увяла, а, напротив, расцвела неведомыми прежде «экзотными» цветами.

«Все-таки у нее кто-то появился. Давно пора! Не в монастырь же идти!» — подумал он и даже на минуту ощутил к Тоне некоторое влечение, но потом вспомнил, как вот здесь, в гостиной, она волочилась, уцепившись за его брючину, и истошным, кошачьим голосом орала: «Не пущу-у-у!» Влечение сразу исчезло. Осталось только неприятное любопытство: ради кого же она так подреставрировалась?

— А почему ты без звонка?

— Да вот мимо ехал…

— А если бы у меня… были гости?

— Ничего страшного. Я бы за тебя порадовался. И познакомился бы заодно…

— Познакомишься.

— А где Алена?

— Не знаю. Звонила, что сегодня заедет…

Вообще-то он собирался сразу, с порога наорать на Тоню и предупредить: если не будет следить за дочерью, никаких денег больше не получит. Но, судя по тому, что в гостиной появились большой плоский телевизор и дорогущий серебряный семисвечник, а в прихожей на вешалке — новый плащ с шанелевой пряжкой, финансовой блокадой ее теперь не испугаешь. Но даже не это главное. Раньше, приходя сюда, Михаил Дмитриевич чувствовал: вопреки всему, он остается еще неотъемлемой частью Тониной жизни, и, если ему влетит в голову сумасшедшая мысль — вернуться, она его примет и простит, хотя бы потому, что хорошего у них было все-таки больше, чем плохого. А сегодня, впервые за время, прошедшее после разрыва, перед ним сидела женщина, которая уже никогда не примет и не простит. Нет, не из-за жестокости обиды, а просто из-за того, что он перестал быть неотъемлемой частью ее жизни. Этой частью стал теперь кто-то другой.

М-да… Как любил говорить замполит Агариков: «Женщина — человек бессознательный: за оргазм родину продаст!»

Свирельников вздохнул.

— У тебя неприятности? — с чуть насмешливой участливостью спросила Тоня.

— Есть немного. Зато у тебя, вижу, все хорошо. Зарплату повысили? — Он кивнул на телевизор.

— А-а, это! Нет. Наоборот. По-моему, издательство скоро совсем прогорит. Такую чепуху выпускаем — стыдно редактировать.

— Что редактируешь?

— Детектив. Что же еще?

— Кто написал?

— Некто Копнофф… — фыркнула Тоня. — С двумя «ф» на конце.

— Это фамилия такая?

— Нет, псевдоним, — с отвращением объяснила она.

— Не слышал.

— И не услышишь. Жуть! Читать невозможно. Боже, куда девались старые добрые графоманы?! Им подчеркнешь в одном предложении два «которых» — они краснеют, извиняются. Интеллигентные, деликатные… Ты не представляешь, с кем приходится работать! Троглодиты! Даже твой Синякин по сравнению с ними гений. Он, кстати, недавно «Золотой уд» получил. Слышал?

— Нет. А за что?

— Да все за то же. Мы ему собрание сочинений выпускаем.

— Сочувствую… — Свирельников с облегчением сообразил, что его преемник явно не из литераторов. — А правда, что теперь под одной фамилией сразу несколько человек пишут?

— Или! Эту «групповуху» редактировать вообще кошмар! В сюжете концы с концами не сходятся. Персонажи все время куда-то деваются. А главный герой на одной странице Вася, на другой Петя, а на третьей вообще Никифор…

— Да ладно! — засмеялся он, подумав с веселым сожалением о том, что вот этой Тонькиной ехидности ему будет не хватать в новой счастливой жизни. — А про что детектив?

— Как обычно: муж заказал неверную жену, а киллер в нее влюбился…

— Подожди, про это даже кино есть. С этим… как его… Ну, американец с желваками и с проседью… Сейчас вспомню!

— Не надо! Они все с желваками и все с проседью. Нечего из-за них напрягаться. Они нас вообще не знают и знать не хотят. Я тут с одним познакомилась. Филолог, Принстон окончил, а про Гончарова даже не слышал.

— Нет, серьезно? А про Достоевского?

— Ну, Достоевский у них, как Питер Пэн. Положено знать.

— Дикари, — кивнул Свирельников, отметая и кандидатуру американца.

— Кстати, ты не знаешь какой-нибудь синоним к слову «десерт»? Лучше сленговый.

— Зачем?