Грибоедов

Денег у Александра не было, но они нашлись у Бегичева, ставшего в этом году наследником небольшого, в двести душ, но неплохого имения, с заводами, дававшими некоторую прибыль. Бегичев, конечно, не оплачивал счета друга, но поддерживал его кредит. Это было тогда в порядке вещей. Петербургская светская молодежь бедствовала поголовно — страна после войны разорилась, деньги наполовину обесценились. Молодые дворяне научились жить общим хозяйством: брали взаймы друг у друга из родительских денег и карточных выигрышей, даже в отсутствие приятеля, по принципу Грибоедова: «У меня нет ни копейки, а он верно бы со мной поделился»; кто не мог платить за квартиру, бесцеремонно переселялся к друзьям, и те не протестовали; трактирщикам и портным не платили, да и зачем? ведь не могли же они не обслуживать благородных клиентов?! Счета невидимо росли, но кого это беспокоило?

Друзей у Грибоедова было множество — и самых разных. В 1815 году, зайдя как-то случайно с дядей в Демутов трактир к хмелитским соседям, Хомяковым, он встретил у них учителя мальчиков Алексея и Федора — молодого человека, бледного, худого, с резкими чертами лица и ранней зрелостью манер. Их познакомили: Андрей Андреевич Жандр, мелкий чиновник канцелярии по принятию прошений на высочайшее имя, бедный, привыкший с детства нести ответственность за семью, много работавший, самостоятельный в делах, но зависимый в суждениях, для которых не было простора в его службе. Его личная жизнь была странной: он связался с женщиной намного его старше, с незавидной репутацией, притом некрасивой собой и без средств, но умной и склонной к творчеству и мистике, Варварой Семеновной Миклашевич. Они жили открытым домом и всеми признавались мужем и женой, хотя на деле ими не были по причинам непонятным (никто не мешал им обвенчаться). Жандр питал тайное стремление стать писателем, может быть, драматургом, и был счастлив знакомству с Грибоедовым, через которого получил доступ к Шаховскому. В свою очередь, Грибоедов увидел в скромном чиновнике нечто, скрытое от большинства наблюдателей, прежде всего — силу духа. Он ввел его в круг гвардейских офицеров, и те покорно приняли.

Ближе всего Жандр сошелся со своим сверстником, таким же мелким чиновником в Адмиралтействе Александром Ивановичем Чепеговым (все, впрочем, звали его Чипяговым). Тот тоже стремился к литературной славе, но мечтания обоих оставались пока бесплодными, они не отваживались не только на самостоятельное творчество, но даже на переводы (по той, в частности, постыдной, но существенной причине, что не знали иностранных языков, кроме французского). Грибоедов по сравнению с ними был корифеем — его первую пьесу уже играли на сцене, и не без успеха.

Однако был среди друзей Грибоедова человек совсем иного склада. Они познакомились у Шаховского, где взгляд любого посетителя не мог пропустить оригинальную фигуру Павла Александровича Катенина. Он был моложе Жандра и Чипягова, но происхождением, воспитанием и достоинствами превосходил их неизмеримо. От матери, пленной турчанки, он унаследовал невысокий рост, восточную смуглость и порывистость движений, странно сочетавшиеся с гордым мундиром преображенца. В двадцать три года за его плечами остались все жесточайшие сражения прошедшей войны (Бородино, Кульм, Лейпциг), он брал Париж и использовал проведенные там дни не впустую — увидел всех знаменитостей французской сцены и даже получил доступ в их избранный круг. Он был таким великолепным чтецом классической школы, что пользовался уважением Гнедича, знал все языки, переводил с древнегреческого, не говоря о немецком, французском, итальянском и прочих, при этом был отличным знатоком сцены, благодаря чему сблизился и с Шаховским. Памятью, начитанностью и искусством беседы он превосходил Грибоедова, больше всего любил вести дружеские споры на какие угодно темы, и какую бы мысль ему ни приходилось защищать, он побеждал любого соперника, хотя бы тот отстаивал истину. Неудивительно, что яркость личности Катенина завораживала окружающих. Творчество его, напротив, было пока скромно. Он опубликовал несколько баллад (однако у него и мысли не возникло оскорбиться из-за Фиалкина: хотя он отличался крайней обидчивостью, «друзья» не нашептывали ему злых слов на сей счет), перевел две французские трагедии (Корнеля и Расина), но полагал, что способен на большее, и никто не оспаривал этого убеждения.

Катенин, Жандр и Чипягов составляли всегдашнее и почти неразлучное общество Грибоедову и Бегичеву. Если бы не присутствие Степана, можно было бы сказать, что их объединяла любовь к театру. Но Бегичев если и интересовался театром, то в самом прикладном смысле, пера в руках никогда не держал, а сочинить хоть один стих не смог бы, вероятно, ни за какие блага. И тем не менее они все время проводили вместе: обедали, ходили в театр и каждый вечер до двух-трех часов ночи засиживались у Шаховского или в квартире Грибоедова с Бегичевым.