Грибы на асфальте

— Нет, — соврал он нагло. — Они треплются. Они изобретают сеялку и немного того…

— А то смотрите, у меня есть подружка. Правда, не дочь, а племянница министра. Могу познакомить.

— Нет, нет! — испугался грек. — У меня и в мыслях не было…

Вид у Вацлава был пришибленный и жалкий. Фея взяла его под руку.

— До свидания. Вацлав меня немного проводит. Они ушли.

— Наглая особа! — сказала Тина, когда захлопнулась дверь. — Туда же, в любовь играет!

— Ах, Тиночка, Тиночка, никак не можешь простить улыбки!

— Натворил, наверно, что-нибудь, а теперь…И чего они в нем находят? Как можно преуспевать с такими вульгарными манерами?!

— Эрудиция, талия, интеллект.

— У меня тоже все это есть, — обиделся Ким. — Однако меня никто не любит!

Мы с Тиной переглянулись. Нашего капитана потянуло на лирику! Вот так, не мсти другим.

— А я, Кимочка?

— И ты. Я же вижу. Bсe с Рыковым да с Рыковым.

— Ах ты, дурачок лысый! Начались нежности.

— Пусти! — ворчал Ким, отбиваясь от Тины. — Я не ревную, я предупреждаю!..

Распахнулась дверь. В комнату быстро вошел Вацлав. Я ожидал скандала, но грек, остановившись у окна, принялся барабанить пальцами по стеклу.

— Ты-ры-ры-ры! — запел он мерзким голосом, задумчиво вертя банку с суриком.

Бывают такие моменты, когда к человеку вдруг приходит прозрение.

— Берегись! — крикнул я Киму, бросаясь грудью на чертеж.

В ту же секунду мимо моего уха просвистела банка, распространяя противный запах краски…

Вацлав рыскал по комнате.

Это уже был не Кобзиков, а вождь племени краснокожих, вступивший на тропу войны. В нас летели щетки, помидоры, хлеб, книги. Сначала мы, ошарашенные бурным и непонятным натиском, лишь подставляли бока и спины предметам, защищая чертежи, а потом сами перешли в наступление. Через десять минут отчаянной борьбы жених был запеленат в одеяло, связан бельевой веревкой и уложен на кровать.

— Гады! Крокодилы! Паразиты! — изрыгал обезвреженный ветврач. — Остригу ночью, как овец!

Лишь после того как Ким пообещал заткнуть ему рот тряпкой, грек замолчал. С полчаса он зло сопел и бубнил себе под нос, но скоро отошел: Кобзиков был не злопамятным человеком.

— Ладно, — сказал он. — Развязывай. Не буду рвать вашу кретиническую сеялку.

Мы распутали вечного жениха и сели за расчеты. Наступила тишина. Только Вацлав нервно расхаживал из угла в угол. Всем было немного неловко. Я не выдержал первый.

— Слышь, брось мотаться! Расскажи лучше, кто была она?

— Секретарь горкома комсомола, вот кто!

— Кончай!.. Кобзиков взвился.

— «Кончай», «кончай»! Раньше вам, харям, кончать надо было. Натрепались! Я сгореть могу за милую душу. Ты знаешь этого человека? Нет? А я знаю! Бантики, челочки, ямочка, кисочка!.. Под маменькину дочку работает. А у самой рука, как у тигра. Цапнет — не пикнешь!

Я невольно рассмеялся. У этой-то девчурки — рука тигра?1

— Во-во, смейся! Все сначала смеются. И я смеялся. Рассказать, как она меня от лунатизма вылечила?

— Валяй!

Грек присел на кровать.

— Откуда она взялась, эта болезнь, не знаю. Может, заразил кто. В общем обнаружил я ее еще на третьем курсе. Выпили мы один раз бутылочку с приятелем, бутербродиками закусили, культурненько этак, по-хорошему. Проводил я его, потом лег спать. Просыпаюсь от холода. Стою я в майке и трусах (дело зимой было) на крыше общежития и держусь за печную трубу. Ветер воет, звезды мерцают, псы от стужи за рекой вопят, Жутко мне стало, начал пробираться к чердачному окну — глядь, вся крыша босыми ногами истоптана, а некоторые аж по самому краю… Да… А дом, учти, шестиэтажный. Оборвалось у меня сердце. Ну, думаю, Ваца, пропал ты вконец. Лунатик! Пить вроде бросать надо, а разве удержишься? То экзамен сдал, то стипендию получил, то дружок хороший пришел. Сделал себе ремни специальные к кровати привязываться: как упаду на койку — они сами меня запутывают…

Да… А один раз не сработала эта самая штука: больно сильно мы выпили. Просыпаюсь на крыше дома научных сотрудников (уж как я туда попал — черт его знает, от нашего общежития метров пятьсот, если идти напрямик, по крышам). Светло еще было. Народищу внизу собралось — пропасть. Стоят, дураки, на меня глазеют. В том числе наш декан. А я — в одних трусах, кирпичи от трубы отковыриваю и кидаю вниз… Как увидел я это, рухнул с ног и покатился. Спасибо, желоб задержал. Дальше — дело известное. Сняли со стипендии, выгнали из общежития, стали исключать из комсомола.

«Ребята, — говорю я на комитете, — горкома побойтесь! Кто же человека за то, что он лунатик, из комсомола гонит?»

«У тебя не первый случай», — отвечают.

«У какого лунатика, — спрашиваю, — дело одним разом обходилось?»

В дискуссию со мной вступать не стали. Завели персоналку и направили в горком.