Грибы на асфальте

— Пусть первым говорит Ким, — предложил я. Ким откинулся на спинку стула. Я вдруг заметил, что он сильно похудел. Лицо его, и так длинное, еще больше вытянулось, скулы выперли наружу, и только одни глаза, большие и влажные, как у больного, лихорадочно блестели.

— Во-первых, надо опередить Кретова. Пойти самим к Глыбке и все рассказать.

— Принимается, — сказал я.

— Принимается, — сказала Тина.

— Во-вторых, не впутывать Косаревского. У парня может полететь аспирантура.

— Принимается.

— Принимается.

— В-третьих, сказать Глыбке, что мы, конечно, виноваты и готовы понести наказание, но он тоже виноват. Почему он упорно не давал нам трактор. Мы же не для себя стараемся. У нас тема государственной важности!

— Ну что ж, — сказал я. — Можно рискнуть подискутировать с Глыбкой.

— Я не согласна, — сказала Тина. — Это лишне. И ничего не даст.

— И в-четвертых, — невозмутимо продолжал капитан, — сказать ему, что над сеялкой мы работать не бросим, несмотря ни на что. Пока есть возможность, надо использовать мерина. Если подкормить его, километров двадцать пять он даст. Я жертвую стипендию.

— Вопрос можно? — спросил я.

— Давай.

— А если Глыбка не допустит нас до защиты?

— Ну и пусть! Поедем работать со справками!

— А на следующий год защитим экстерном. Зато закончим сеялку.

— А как же с аспирантурой?

— Это сделать никогда не поздно.

— У тебя все?

— Все.

— Тина, говори.

— Ким сошел с ума.

— Твои предложения?

— Пойти к Глыбке и пасть на колени. Я почесал затылок.

— Два противоположных мнения. У меня есть компромиссное решение. Так сказать, стратегический ход. Согласиться работать над этой самой летучей бороной. Это даст нам и диплом и аспирантуру. А потихоньку можно испытывать и «Голландца».

— Чепуха! — воскликнул Ким. — Чепуха! «Голландцу» тогда амба.

Я вдруг разозлился. До чего же упрямый человек! Заладил: «Голландец», «Голландец»!

— В конце концов и пусть амба. На нашем пути этих «голландцев» будут сотни, лишь бы поступить в аспирантуру. Что, на нем свет клином сошелся?

Ким открыл рот — наверное, хотел сказать что-нибудь вроде своего «ощипанного индюка», но к нам подошел Кретов.

— Ага! Им и горя мало! Уплетают треску за обе щеки, а я за них кашу расхлебывай!

Да вот, ищем выход из тупика, Дмитрий Алексеевич, — сказал я.

— Выход есть, ребята, — завкафедрой был подозрительно весел. — Все сложилось как нельзя лучше. Я уезжаю в свой колхоз и беру вас с собой вместе с «Голландцем». Поработаете годик трактористами, доведете до нормы сеялку и тогда — на все четыре стороны. Условия я вам создам, как в научно-исследовательском институте. Да и приоденетесь. У меня трактористы зарабатывают — будь здоров!

— Вы были у декана? — догадался я.

— Был.

— Представляю, что там делалось!

— Ничего особенного. Просто поговорили откровенно. Высказали, что друг о друге думаем. Он, конечно, прав: здесь я не на своем месте.

— Что вы, Дмитрий Алексеевич!..

— Да, ребята. Нечего было лезть из механиков в ученые.

— А Глыбка на месте? — спросил Ким. — Из-за этого «изобретателя» мне иногда учиться не хочется. Руки опускаются.

— Что он решил с нами делать? — спросила Тина.

— Не допускает к защите и лишает стипендии.

— Вот индюк ощипанный! — выругался Ким. Мы сидели подавленные. Хорошенькие новости!

— Ну как, ребята? Поедете со мной?

— С вами я хоть куда, — не задумываясь, ответил Ким.

Мы с Тиной переглянулись.

— Надо подумать…

В коридоре на нас налетел Иван Иванович Березкин и схватил меня за рукав:

— Пряхин, почему не на заседании? Тебе что, особое приглашение? У нас кворуму нет! Бегом в триста семнадцатую! За каждым гоняйся!..

— Я не Пряхин, — сказал я.

Иван Иванович озадаченно опустил на пол свой огромный портфель.

— Извини… Совсем замотался… Правильно, вспомнил, ты не Пряхин… Ты Беленький. Да… Председатель восьмого подсовета шестого совета. Постой…У вас же должно сейчас быть совместное заседание с двенадцатой комиссией! Какого же ты черта разгуливаешь?! Срываешь работу? Выговор захотел?

— Я не Беленький, — сказал я.

Длинная хлипкая фигура Ивана Ивановича дрожала, как натянутая струна. По лбу скользил пот, глаза смотрели сквозь меня. Березкин был похож на мышь, которая неожиданно родила гору и теперь с ужасом чувствует, что та может ее раздавить.

Иван Иванович неожиданно взорвался.

— Пряхин, Беленький — какая разница? Я знаю, что ты в каком-то совете! Сачкуешь? Вот возьму сейчас и отведу к Глыбке!..

Инструктор слишком сильно взмахнул портфелем, и его унесло в противоположный конец коридора.

* * *

Я проснулся сразу, словно от толчка. На песке, отбрасываемые неровностями, лежали причудливые тени. Пляж был пуст. Только неподалеку сидел старик с удочкой. Стуча зубами от холода, я стал одеваться.

Над утонувшим в зелени городом доисторической птицей кружил самолет. Высоко в небе неподвижно висели освещенные заходящим солнцем белые облака. Казалось, боги, воспользовавшись хорошей погодой, вывесили сушить белье.

Одевшись, я побрел через мост в город. На страшной скорости, похожие на чудовищ с горящими глазами, проносились мимо автомобили.