Грибы на асфальте

Потом они провожали меня до трамвая по туманным улицам. Под ногами хлюпал мокрый снег. Почему-то сильно пахло хвоей. Аналапнех и Анечка шли, тесно прижавшись друг к другу, взявшись за руки.

— Ну, как у меня жена? — спросил Борис. — Только, пожалуйста, без комплиментов.

— Без комплиментов нельзя.

— Да, слушай! Был у меня твой дружок старый. Ким.

— Ну и что? — тревожно спросил я.

— Допытывался, где ты сейчас. Ты меня извини, но я ему сказал. Понимаешь, расстроился я очень с этой международной встречей, а тут он привязался. Где, что, как? Ты извини, но мне не до ваших игрушек было. В общем я, кажется, положил тебя на лопатки, да?

— Ничего не понимаю, — сказала Анечка.

— О, твой новый друг — член жениховского общества. И кажется, занимает там важный пост…

— Не рассказывай, — попросил я.

— Нет, расскажи! — топнула ножкой Анечка — точь-в-точь Лиля.

— Ну хорошо… В общем Гена и его дружки не хотят ехать в деревню и решили пережениться на дочерях начальства. Так, кажется, а?

— Общество женихов? Ха-ха-ха!

— Вот-вот. Самый главный у них Кобзиков. Он решил околпачить дочь министра.

— Ха-ха-ха!

Я ударился в позорное бегство. И еще долго догонял меня на пустынной ночной улице звонкий Анечкин смех.

* * *

Как я и предполагал, дома меня ждал Ким. Скрываться от него было бесполезно. Характер своего бывшего друга я знал: будет сидеть всю ночь, а дождется. На Киме была новая фетровая шляпа с бантиком, и это, видно, его страшно стесняло. Капитан всегда боялся шляп. Сбросить свою серую кепку Киму, очевидно, пришлось под давлением общественного мнения: ученый мир нашего института признавал только шляпы. В остальном же одежда капитана изменений не претерпела.

Мы пожали друг другу руки.

— Вот зашел проведать, индюк ощипанный, — сказал Ким, глядя в угол. Потом он поставил на стол бутылку вина. Это был дорогой и мерзкий на вкус ликер. Ким так и не научился разбираться в винах.

Я нашел стакан, выдул из него крошки.

— Извини, закусить нечем.

— Я все принес, — заторопился капитан и вытащил из другого кармана колбасу, луковицу и се ледку.

— Да ты раздевайся.

Ким снял пальто. На пиджаке у него сверкнул значок нашего института. Капитан поймал мой взгляд.

— Правда, красивый? Золото по зеленому. Ты не взял себе? Ах, да… виноват.

— Ты сейчас в аспирантуре?

— Да.

Мы пили по очереди приторно-сладкий теплый ликер и закусывали селедкой. Ким с непривычки захмелел очень быстро. Его большой плоский лоб усеяли крупные капли пота.

— Да… дорабатываю «Голландца». Знаешь, дельная вещь получится!

— Кретов про меня не спрашивал?

— Он все знает.

— Что «все»?

— Ну… про ваше ОГГ. У нас уже готов список всех выпускников, работающих не по специальности. Ты тоже там.

— А мне на ваши списки…

— Ты подожди, не горячись. Могут отобрать диплом, комсомольский билет и все такое прочее. Вот мы с Кретовым и решили тебе посоветовать. Попросись куда-нибудь… Тогда тебя вычеркнут из списка.

— Серьезно? Ты не шутишь?

— Не шучу.

— Правда?

Ким оторвался от селедки и посмотрел на меня.

— Ты все такой же, Генка.

— А ты вот — нет. Шляпу с бантиком заимел. Ким поморщился.

— Учти, я мог бы и не приезжать.

— О да! С твоей стороны это страшно великодушно. Я только вот не пойму, почему вы меня в аспирантуру не взяли. Как-никак я имею к «Голландцу» не которое отношение.

— Кретов говорил, что в аспирантуру он тебя возьмет, но сейчас, сам понимаешь… Надо тебе поработать годик-два…

— Вину искупить?

— Да, если хочешь.

Меня взяло зло. Сидит чистенький, непогрешимый ангел с бантиком и великодушествует. Ненавижу преуспевающих типов!

Я деланно рассмеялся.

— Напрасно утруждаешь себя. Выполняй свой долг. Заноси меня в список. Только вы останетесь с носом. На днях я женюсь. На дочери директора атомной электростанции.

— Да? — искренне удивился Ким. — И… это без всяких махинаций?

— Без них.

— И она тебе нравится?

— Еще бы! Девочка, какие тебе и не снились!

— Ну что ж! Поздравляю, — сказал капитан вяло.

Мне захотелось окончательно добить самоуверенного франта.

— Между прочим, там, на электростанции, я немного рационализировал реактор. Скоро вот должен получить семь тысяч. А «Голландец»… это пройденный этап. Я сначала хотел подать на вас в суд за присвоение изобретения, но бог с вами…

Ким криво усмехнулся:

— Вот как?

— Вот так! Но повторяю, вам нечего бояться. Я передумал.

Капитан поднялся из-за стола.

— Ты очень изменился, — сказал он. — Я сначала не понял.

В темных сенях мы постояли.

— Список мы подаем в среду, — сказал Ким. — У тебя еще есть два дня.

— Напрасно. Это дело не требует отлагательства. Ким потоптался.

— Как живет Тина?

— Счастлива. Тебя не вспоминает.

— Ну, пока.

И он ушел. Настоящий, преданный друг. Каких у меня больше не будет. Дурак я, дурак…

* * *

Через три дня после отъезда Кобзикова в Москву мы получили телеграмму следующего содержания:

Ресурсы ОГГ были уже не те. Правление долго заседало и с большим скрипом выделило своему председателю двадцатку. На бланке перевода написали: «Вацлав! Ты особо там не транжирь, пожалуйста. Денег осталось совсем мало. Сорвали еще два гриба. Настроение неважное».