Григорий без отчества Бабочкин

А она, получается, дышала… Просто с трудом! Как будто ей что-то на горло изнутри надавило и дышать мешает.

Но я из-за этого не сразу услышал, что Малинка рядом плакала. Прямо навзрыд. Всё тормошила меня, встать помогла. Но я даже не смотрел на неё. Я её видеть не мог!

Не потому, что не хотел, нет. Просто у меня глаза были снегом засыпаны. Я даже моргнуть боялся, так было больно. Вот и стоял, таращился. Не понимал, откуда он такой нападал – острый и красный.

Потом уже, конечно, понял, что к чему. Что снег там был вообще ни при чём. Просто крови вылилось… Океан, наверно!

А я ещё… ну точно бестолковый!

Сам себе напридумывал, что какие-то дураки краску разлили. И ещё так удивился, потому что, ну правда… что там на этой горке можно было красить, кроме дерева?!

А оно как раз… С того бока, где Кристинка лежала, – точно покрашено было. Лишь бы как. Считай, побрызгали. Но я и тут ничего не понял. Постоял – посмотрел, думаю: «Вот, дерево зачем-то покрасили. К соревнованиям, что ли, готовятся?» Не знаю, почему так. Может, у меня просто красный цвет со спортом всегда ассоциировался?

Теперь вот и с кровью будет. Кристинкиной. ||

▶ На самом деле это я сейчас так растянуто описываю. Сложно слова подбирать… А там на горке всё быстро было! Скорая – и та за пару минут приехала. К Нине, когда у неё давление, они вечно по часу едут, а тут прямо в один миг примчались. Или мне кажется?

Но скорую я почему-то хорошо запомнил. Что в ней были два доктора и медсестра. Хотя и здесь я запомнил только картинки.

Я же тогда ничего не осознавал. Просто стоял и не мог понять – это у докторши куртка такая широкая или Кристинка слишком маленькая, раз её не видно.

Я, наверное, просто цеплялся за что попало, лишь бы только не думать о том, что она и правда – очень, очень маленькая, чтобы вот так на скорости врезаться в такое огромное дерево и чтобы ничего…

Малинка стояла рядом и причитала, как старушка:

– Что же теперь будет? Что будет?

А я подумал: «Всё будет хорошо».

Соврал, конечно. Просто чтобы себя успокоить. Я же видел, когда Кристинку поднимали… Сколько там под ней было крови! ||

▶ Я даже родителям не позвонил! Просто продиктовал кому-то телефон, пока мы в скорой ехали. А потом, когда её на каталке увезли, остался в приёмном. Сидел на стуле и ждал, пока мама с папой приедут. И всё гадал, будут они меня ругать или нет.

Больной, да? У меня сестра при смерти, а я сижу и думаю, влетит мне или нет за то, что я ботинок порвал. Просто они совсем новые были, а мама – она таких вещей вообще не выносит. ||

▶ Но меня как раз и не ругал никто. Когда уже всё закончилось и мы ждали такси, я специально подошёл к маме, чтобы всё ей рассказать. Подумал: «Теперь уже всё равно ничего не изменишь. Надо рассказать!»

А она вдруг меня обняла. По-настоящему, как будто я у неё только что родился. И всхлипнула мне в ухо:

– Нам теперь нужно держаться вместе. Понимаешь?

Я не понимал, но кивнул. Не ради ответа, а просто чтобы не заплакать. Но всё равно заплакал, кажется.

Без слёз, но это точно! Меня там всё время душило. Сначала от страха, а потом резко от радости. А мама меня успокаивала:

– Ну тише, тише, сынок. Всё наладится. Врач же сказал!

Кстати, врач, который Кристинку оперировал… Оказалось, что это Альбина Романовна. Герина мама!

Я её как увидел после операции – натурально обалдел. Сказал «здравствуйте».

Нет… на самом деле я спокойно держался. Просто застыл, наверное, и ничего не чувствовал, пока не узнал, что Кристинка жива. Потом уже дома меня заколотило.

Мама тоже… Особенно в тот момент, когда ей про инсульт сказали…

Я так вообще – сначала даже не поверил! Как это – инсульт? От него же дедушка Витя умер! А Кристинка – она же ещё совсем маленькая, просто головой ударилась. Но Герина мама объяснила, что от удара у Кристинки разорвались в голове сосуды. А это, оказывается, и есть инсульт…

В общем, ей там, бедной, так досталось! Сначала одна операция, следом вторая. Потом реанимация. И снова операция! Как в каком-то кошмаре…

Страшно не было. Было просто холодно и серо. И грустно…

Я ведь всю жизнь о своей комнате мечтал! И вот… домечтался! Так что выть хотелось, глядя на её пустую кровать.

Мама каждый вечер ко мне заходила, чтобы поменять Кристинке постель. Твердила как сонная:

– Кристинку завтра выпишут. Нужно, чтобы всё было свежее.

Понятно, что ей никто не верил. Нам же врачи сразу сказали, что никаких гарантий нет и надо «просто ждать и надеяться».

Но мама всё равно продолжала делать по-своему. Каждый вечер. А иногда даже ночью. Было такое пару раз: я просыпаюсь, а она над Кристинкиной кроватью стоит. И плачет! Я пугался – ужас как. Думал спросонья, что Кристинка умерла. И каждый раз переживал ту горку заново.

Но потом вдруг подумал: а что, если мама так и делает? Ждёт и верит, как врачи советовали? И все эти ритуалы с простынями – это просто какая-то особая молитва?