Григорий без отчества Бабочкин

А вообще, конечно, ай да Григорий. Вы умеете удивлять, мистер Бонд! Ну правда, здоровый чувак! А как он меня лихо сделал! Я же вначале, пока бежал, всё думал: «Вот сейчас, ещё один кружок, и он точно сдуется! Сколько можно бегать-то?» Но он бегал и бегал, а я в итоге плюнул и сел на лавку, типа шнурки завязать. Ага, очень смешно. У меня же кроссы на липучках.

А этому – хоть бы хны. Он ещё десять кругов пробежал и только потом остановился. Всё, занавес! ||

Но какое там всё! Оказывается, остановился он только затем, чтобы отжаться. Семьдесят пять раз! Семьдесят… пять… раз.

У меня шок! Почему? Да потому! Он же даже не вспотел, кажется.

Я там сидел на скамейке как потный лист. Ну или банный? Да какая разница! Главное, что майку на мне можно было выкручивать. А этот даже не покраснел ни капли. Как был зелёным, так и остался.

Чёрт, может, он – Халк? ||

Эти сверхлюди – они же все такие! С виду скромненькие, а потом как разойдутся! Именем Армагеддона! И всё такое прочее. Короче, не знаю. Может, не стоило мне его вот так откровенно чучелом называть? ||

А вообще – плевать! Я же с ним по-человечески поговорить хотел, по-мужски! Спросил:

– Ты что, в армию собрался?

Ну серьёзно, я просто похвалить хотел, какой он выносливый. А этот сразу в отрицание ушёл. Напрягся, будто он в духовом оркестре на флюгельгорне наяривает. И такой:

– Зачем? Я же вроде на медаль иду.

И пошёл, главное. Ни здрасьте, ни до свидания.

Вот я и говорю: чучело!

З

Недавно Л. А. рассказала нам на уроке про утиный тест. Принцип в нём такой: если что-то выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, значит, оно и есть – утка. И сразу спросила, что это, по нашему мнению, означает. Дима Ерофеев предположительно закрякал, а Гера уверенно сказал:

– Это молитва, которую Капитан Очевидность ежедневно читает за ужином.

Все засмеялись, а я – нет. Потому что сразу представил, как они говорят обо мне то же самое, только с отрицательным значением: «Если Столяров выглядит как человек, ходит как человек и говорит как человек, это ещё не доказывает, что он человек и есть. Скорее всего – просто чучело». Они меня теперь всё время так называют.

Не знаю только – зачем? Разве мы с Леной Бессольцевой так уж сильно похожи? К тому же я живой человек, а она – просто художественный вымысел. Но, с другой стороны, Л. А. говорит, что у персонажей такого плана, как Лена, всегда есть реальный прототип. То есть живой человек, как я.

Означает ли это, что я мог бы стать Ленкиным прототипом, если бы Владимир Железников написал свою повесть на пару десятков лет позже?

Наверное, да. Хоть это и не самая приятная новость. ||

А что, если Железников просто умел заглядывать в будущее? Означает ли это, что мой личный позор давным-давно стал общественным достоянием?

В таком случае, спрашивается, где мой авторский гонорар? ||

Нет, ерунда, конечно. Скорее всего, чучело – это просто такая универсальная величина, которая вне времени. Я по этому поводу даже переврал Маяковского:

Мы – новая кровь школьных жил, тело нив,
          ткацкой идеи нить.
Чучело – жил, чучело – жив,
          чучело будет жить!

Обожаю Маяковского. Серьёзно, такое ощущение, что он всё это для меня писал:

Попами столетия гудят с колоколен:
          «Растите, дети,
          Резвитесь на воле».
Пусть ходят плети по спинам голи…
Пусть мрак безрассветен,
Пусть выкрики боли —
          Растите, дети,
          Резвитесь на воле.

Видно, у него с рассветами тоже было туговато, раз он такое сочинял. Но с какой надеждой! Вот честно, иногда я просто не знаю, что без всего этого делал бы. Наверное, читал бы Мандельштама:

Почему ты всё дуешь в трубу,
          молодой человек?
Полежал бы ты лучше в гробу,
          молодой человек. ||

Вот! Опять я за своё. Пытаюсь шутить, когда грустно. И притворяюсь грустным, когда весело. Психолог говорит… говорил – мы ведь больше не встречаемся, – что такое поведение чуть ли не норма для моего возраста. Вроде как я нахожусь в поисках себя.

Сомневаюсь. Гере ведь тоже четырнадцать, но я почему-то уверен – он никого не ищет. А зачем, если Гера со своим Бабочкиным и так – душа в душу, в печали и в радости. И вообще, у Геры Бабочкина и печали, и радости разложены, как у моей мамы специи, – по отдельным баночкам. Здесь соль, там перец, а в той, что с зелёной крышкой, – самой большой – сахар.

А вот в моей жизни и соль, и перец – всё вперемешку. А сахар если и есть, то давным-давно просроченный. ||

Даже интересно стало… А сахар вообще портится? ||

На самом деле Мандельштама я не люблю. Я в его стихах сразу вязну. Ну вот так, читаю, а меня как будто ватным одеялом с головой накрывает. И сразу дышать тяжело.