Григорий Распутин

«История с Мясоедовым, во всем ее развитии и разветвлении, за время войны была, пожалуй, главным фактором (после Распутина), подготовившим атмосферу для революции. Испытанный на политической интриге, Гучков не ошибся, раздувая грязную легенду с целью внести яд в ряды офицерства. Время уже и теперь рассеяло много клеветы, возведенной на представителей царского времени, и чем больше будет время работать, тем рельефнее будет выступать вся моральная грязь величайшего из политических интриганов, господина Гучкова», – писал Спиридович. Хотя следует учесть, что Гучкова жандармский генерал терпеть не мог по личным причинам («У нас с ним была история из-за убийства Столыпина[46]. Он просил разрешения вызвать меня на дуэль», – вспоминал позднее Гучков), и, таким образом, Спиридович мог быть в данном случае пристрастен.

Но дело было не только в Гучкове. В 1915 году страна увидела, что она не готова к затяжной войне. В низах начиналось революционное брожение, сменившее энтузиазм лета 1914-го, на фронте катастрофически не хватало снарядов, оружия, сапог. В верхах необычайно резким сделался конфликт между Ставкой и правительством – фактически в России наступило двоевластие: генералов и министров, и Государь был вынужден в этот конфликт вмешаться. В июне было принято решение о замене непопулярных членов правительства. Произошло это не в Петербурге, а в Ставке, куда прибыл вместе с министрами Николай, и там, как отмечал в своих мемуарах Спиридович, «Горемыкин (председатель Совета министров. – А. В.) объявил о новом курсе. Этот новый курс – «на общественность» не вязался с присутствием в Совете почтенного Щегловитова и маститого Саблера. Решено было просить Государя, для примирения с общественностью, заменить Щегловитова Александром Хвостовым, Саблера – Самариным».

Помимо этих двух назначений состоялись еще два: министр внутренних дел Маклаков был заменен князем Щербатовым, а военный министр Сухомлинов – Поливановым. Эти перестановки сказались и на судьбе Распутина: летом 1915 года в ключевых имперских ведомствах у крестьянина села Покровского неожиданно появились враги.

«Хорошо то, что Маклакова турнули, и вполне понятно, что он хотел сесть на место В. К-ча, чувствуя свою непрочность, – Распутин не отстоял его: не пришел ли конец и сему мерзавцу?» – с надеждой восклицал в письме к киевскому митрополиту Флавиану 6 июня 1915 года архиепископ Антоний (Храповицкий).

«Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра… Разве он такой человек, к которому можно иметь доверие? Можно на него положиться? Как бы я хотела быть с тобою и узнать причины, побудившие тебя его назначить!.. Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье?» – вопрошала Императрица.

Слова о «Друге» стали лейтмотивом всей ее переписки и отражали настроение ее души.

«Как бы я хотела, чтобы Н. (Великий Князь Николай Николаевич. – А. В.) был другим человеком и не противился Божьему человеку! Это всегда приносит несчастье…»

«Он (Распутин. – А. В.) просит тебе передать, чтобы ты обращал меньше внимания на слова окружающих тебя, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом. Будь более уверенным в себе и не слушайся других, и не уступай тем, которые знают меньше твоего… Он очень жалеет, что ты не поговорил с ним обо всем, что ты думаешь, о чем совещался с министрами и какие намерен произвести перемены. – Он так горячо молится за тебя и за Россию, и может больше помочь, если ты с Ним будешь говорить открыто».

«16.06.15… На сердце такая тяжесть и тоска! – Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг. Как часто мы не обращаем достаточного внимания на Его слова! – Он так был против твоей поездки в ставку, потому что там тебя могут заставить делать вещи, которые было бы лучше не делать. Здесь дома атмосфера гораздо здоровее, и ты более верно смотрел бы на вещи, – возвращайся скорее <…> Теперь я понимаю, почему Григ, был против твоей поездки туда. – Здесь я могла бы помочь тебе. – Боятся моего влияния <…> У меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым. – Когда Он советует не делать чего-либо и Его не слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте…»

«Ты так долго отсутствуешь, а Гр. просил этого не делать! Все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается кровью от страха и тревоги».

Однако, несмотря на эти письма, в июне 1915 года Царь ни жену, ни Распутина не послушал и новых министров назначил вопреки их советам. Опытный странник не спал после этого пять ночей подряд (об этом обстоятельстве Вырубова сообщила Императрице, а та писала Государю), и было отчего. Именно при новом министре внутренних дел была вытащена история в «Яре», о которой говорилось в предыдущей главе, но куда более опасным, чем князь Щербатов, оказался для царского друга новый обер-прокурор Святейшего правительствующего синода, сменивший В. К. Саблера, – Александр Дмитриевич Самарин.