Григорий Распутин

«Хотя, по-видимому, вопрос о Саблере был решен окончательно, однако в Ставке не были спокойны. Государь едет в Петроград, а там Императрица, благоволение которой к Саблеру и нерасположенность к Самарину известны; там Распутин, покровитель Саблера… Положим, при Государе кн. Орлов, полк. Дрентельн, которые настороже… Но они бессильны перед влиянием Императрицы. Кроме того, еще неизвестно, согласится ли Самарин принять назначение. При влиянии Распутина на Царскую семью и на церковные дела для честного и благородного Самарина обер-прокурорская должность ничего, кроме трений, обещать не может. Такие сомнения очень беспокоили Ставку. <…> Ждали при езда Самарина. Стало известно, что Самарин прибывает 18-го утром. Накануне великий князь, пригласив меня в свой вагон, говорит мне:

– Завтра утром прибывает Самарин. Выезжайте на вокзал к его приезду. Постарайтесь переговорить с ним наедине. Властно, по-пастырски скажите ему, что он не имеет права отказываться от предложения. Если начнет упрямиться, пригрозите ему судом Божиим».

«Я уверен, что тебе это не понравится, потому что он (Самарин. – А. В) москвич; но эти перемены должны состояться, и нужно выбирать человека, имя которого известно всей стране и единодушно уважается», – пытался убедить Государь Императрицу.

«Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии, – отвечала она, – он из недоброй, ханжеской клики Эллы, лучший друг Соф. Ив. Тютчевой и епископа Трифона.

Я имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга».

«Теперь опять начнутся сплетни насчет нашего Друга, и все пойдет плохо. – Я горячо надеюсь, что он не примет предложения – ведь это означает влияние Эллы и приставания с утра до вечера. Он будет работать против нас, раз он против Гр. На сердце у меня тяжело – в 1000 раз лучше удержать Саблера еще на несколько месяцев, чем иметь Самарина!»

Вышло все еще более скверно, чем она предполагала, и совсем не так, как опасался Великий Князь Николай Николаевич. Грозить Самарину Божьим судом не пришлось. Москвич дал свое согласие стать обер-прокурором и поведал Шавельскому о подробностях разговора с Царем.

«– Я прямо заявил Государю, – говорил мне Самарин, – между вами, ваше величество, и обер-прокурором в настоящее время существует средостение (Распутин), которое для меня делает невозможным исполнение по совести предлагаемой должности.

Государь ответил:

– А я все же настойчиво прошу вас принять должность».

Самарин же так вспоминал свою речь и изложенные в ней кондиции:

«Государь, вот уже несколько лет, как Россия находится под гнетом сознания, что вблизи Вас, вблизи Вашего семейства находится человек недостойный. Жизнь его хорошо известна в России, а между тем этот человек влияет на церковные и государственные дела. Государь, это не пересуды, это твердое убеждение людей верующих, людей Вам преданных. Это сознают многие епископы русской церкви, но не решаются только высказать. Он сам об этом говорит и есть факты, доказывающие, что его голос имеет значение для некоторых сановников <…>

– Послушайте, Самарин, ведь Вы признаете Ее Величество и Меня людьми верующими?

– Да, Государь, не только я, но и вся Россия счастлива этим сознанием.

– Как же Мы могли бы допустить возле себя человека такого, каким Вы изобразили Распутина?

– Государь, это человек хитрый, несомненно, он при Вас является не таким, каким его знает вся Россия».

Этот разговор состоялся 20 июня 1915 года, но в дневнике Николая еще раньше, в начале июня, отмечены две встречи: вечером 9-го числа он встречался с Григорием Распутиным, а на следующее утро, 10-го, – с Самариным. Таким образом, говоря о Распутине, кандидат в обер-прокуроры бил в самое яблочко и ставил Государя перед жестким выбором: или он, Самарин, или Распутин.

«У Государя показались слезы.

– Можно было бы его удалить из Петербурга, – сказал Государь.

– Государь, к этой мере уже прибегали и пользы от нее не было. Тут нужна мера коренная, решительная, необходимо, чтобы все видели, что этому влиянию положен окончательный, бесповоротный конец <…> Мое имя обязывало меня принять решительные меры, которые бы сразу всем показали, что прежнему значению Распутина в делах церковных положен конец.

Наступило молчание, Государь поник головой. Через несколько секунд, показавшихся мне большим промежутком времени, Государь сказал:

– Обдумав все, что Вы мне сказали, я все-таки прошу Вас принять должность обер-прокурора Св. Синода».