«В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна».
Царская семья увидит дом Распутина дважды: на пути в ссылку и на пути к месту расстрела. «…Нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила, — святой зовет нас туда и наш друг. Не правда ли странно, и ты знаешь это место <…> главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, недалеко от раки св. Иоанна. Не удивительно, что мы именно здесь» [335], — писала императрица своей верной фрейлине Анне Александровне Вырубовой.
Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск. По свидетельствам очевидцев, государь к тому времени очень побледнел и похудел. Императрица владела собой. Оба рады были ехать в домашнюю сферу «их дорогого друга».
«Мы плыли мимо деревни — места рождения Распутина, и Семья, собравшаяся на мостике, могла созерцать дом старца, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова» [336], — писал в мемуарах Пьер Жильяр.
А вот что отметил в своем дневнике государь по дороге из Царского Села в Тобольск: «
Мы ехали на пароходе в Тобольск и, когда проезжали мимо села Покровского, Она, глядя в окно, сказала мне: „Вот здесь Григорий Ефимович жил. В этой реке он рыбу ловил и нам иногда в Царское привозил“» [338], — рассказывал камердинер Николай Волков.
Последовали семь месяцев безропотного ожидания своей участи в доме тобольского губернатора. Родители занимались с детьми, помогали им делать домашние уроки, читая вместе книги, и прежде всего Библию — любимую (и единственную) книгу Григория Ефимовича, молились вместе.
Кажется, единственным человеком, который всерьез пытался спасти царскую семью из заключения, спасти от неминуемой гибели, был офицер царской армии Борис Соловьев — будущий муж Матрены Распутиной. Согласно некоторым источникам, сам государь открыл ему свою волю, и Соловьев пытался осуществить ее. Но это ему не удалось. План же заключался в следующем: Земский собор должен был обратиться к государю с просьбой вернуться на трон. Государь снова отрекся бы, на этот раз в пользу сына Алексея, а сам сделался бы патриархом. Императрица бы ушла в монастырь. Таким образом, последний из Романовых стремился к тому, с чего начиналось некогда царствование этой династии: молодым Михаилом Федоровичем на престоле царском и его отцом, вынужденно постриженным в монахи, на патриаршем престоле. Но этому плану не суждено было сбыться. Роковой срок близился, и «царей» повезли в неизвестность, в город их гибели, в Екатеринбург. Вот некоторые строки из отчета о последней поездке царской четы:
1918 год.
А вот что записала в своем дневнике царица: «Около 12 приехали в Покровское… Постояли долго перед домом Нашего Друга… видели Его родственников, глядящих на нас в окно».
Царь и царица знали, что их дни и часы сочтены. Но они помнили и о том утешительном слове, что Григорий послал их маленькому Алексею. Они уже давно предугадали, что оно значило: «Дорогой мой маленькой! Посмотри-ка на Боженьку! Какие у Него раночки. Он одно время терпел, а потом стал силен и всемогущ — так и ты, дорогой, так и ты будешь весел, и будем вместе жить и погостить» [340]. Они помнили, как Распутин им обещал, что царевич Алексей исцелится годам к 13–14-ти и болеть больше не будет. Он и вправду уже больше не болел — не знал боли.
За несколько лет до трагической гибели царской семьи Григорий писал: «…Опять я его (царевича Алексея) спас, я не знаю, сколько раз еще спасу я его для хищников. Всякий раз, как я обнимаю царя и матушку, и девочек, и царевича, я содрогаюсь от ужаса, будто я обнимаю мертвецов… И тогда я молюсь за этих людей, ибо они на Руси более всех нуждаются. И я молю за все семейство Романовых, потому что на них падет тень долга и затмения».
22 мая царских детей, которых к тому времени уже отделили от родителей и везли к месту казни, видела на пристани в Тюмени Матрена Распутина: «Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела детей случайно совершенно, — пишет она в своем дневнике. — Пошла на пристань за билетами, вижу — стоит пароход, никого не пустили. Я пробралась к кассе чудом, и вдруг в окне парохода Настя и маленький увидели меня, страшно были рады» [341].