Григорий Распутин. Россия под гипнозом

«Кнут» последовал незамедлительно. Уже через неделю после случившегося Советом министров было принято известное «Положение о военно-полевых судах». Отныне там, где объявлялось военное положение или положение чрезвычайной охраны, вводились особые («скорые») офицерские суды. При очевидных убийствах и прочих особо тяжких преступлениях суд над преступниками вершился в течение суток-двух, и ещё одни сутки давались на то, чтобы приговор привести в исполнение. Таким образом, с отпетыми мерзавцами при новом премьере теперь не церемонились, отправляя их на виселицу в считанные дни после совершения ими преступлений. Никаких адвокатов и апелляций!

Когда под ногами «бомбистов» и прочих социалистов запылала земля, вся эта братия, похватав саквояжи, подобру-поздорову убралась в эмиграцию. Потому что каждый знал: стрельнул – на виселицу, взорвал – туда же. В три дня, и без всяких апелляций! А те, кто остался, действовал строго «под колпаком» иуды Азефа и кучки таких же омерзительных типов.

«Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества, – такие слова в защиту военно-полевых судов скажет Столыпин 13 марта 1907 года на очередном заседании II Государственной думы.

Со Столыпиным связаны, по крайней мере, два вошедшие в советский слоган понятия – «столыпинский галстук» и «столыпинский вагон». Ну, с «вагоном» всё, кажется, понятно. Ратовавший за переселение миллионов крестьянских семей на сибирские просторы, премьер позаботился и о том, на каком транспорте эти семьи отправятся в далёкий путь. Тогда-то, в начале XX века, началось строительство небольших пассажирских вагонов – как сейчас сказали бы, эконом-класса. Когда в 30-е годы в Сибирь, в лагеря и ссылки, в этих самых вагонах с зарешечёнными окнами большевики погонят тысячи заключённых, те вагончики, словно в насмешку (скорее всего, именно так!) и были названы «столыпинскими». Построенные Столыпиным для переселения крестьян, теперь они очень даже пригодились: Страна Советов отправляла своих лучших сынов в ГУЛАГ.

Теперь с «галстуком». Всё произошло 17 ноября 1907 года. Тогда на заседании Государственной думы премьер с трудом пытался объяснить депутатам, что основной целью правительства является отнюдь не проведение репрессий против неугодных, а, в первую очередь, улучшение жизни крестьян, которым следует дать культуру, просвещение и достаток.

После выступления Столыпина на трибуну стали выходить думские ораторы. Вслед за Милюковым слово взял некто Родичев, депутат от кадетской партии. Пытаясь поддеть премьер-министра, депутат договорился до того, что назвал виселицу, применяемую военно-полевыми судами, «столыпинским галстуком»!

Выходка оратора возмутила депутатов до глубины души. «Долой! Выставить его вон!», – неслось со всех сторон. Разъярённая толпа ринулась к трибуне, норовя стащить с неё зарвавшегося Родичева. Депутат Пуришкевич едва не двинул в «негодяя» стаканом.

Но что же сам Столыпин? Слегка побледневший, он молча покинул зал.

После объявления перерыва к Родичеву подошли… секунданты. Именно они и объявили испуганному депутату, что Пётр Аркадьевич Столыпин вызывает того на дуэль! По воспоминаниям очевидцев, на беднягу страшно было смотреть. Он пытался сбивчиво объяснить, что и в мыслях не имел обидеть «достопочтенного Петра Аркадьевича» и готов немедленно извиниться.

Извинился. Столыпин извинения принял. А бурная овация в конце заседания, которой депутаты постарались сгладить вину своего товарища, явилась для премьера своего рода облегчающим бальзамом на кровоточащую рану.

Инцидент был исчерпан. По крайней мере, до тех самых пор, пока к власти не пришли большевики во главе с острым на язычок Ильичом. А уж эти-то постарались на славу! Имя Петра Столыпина, благодаря которому Россия едва не стала ведущей мировой державой на многие годы вперёд, стало для них, пожалуй, самым страшным ругательством. «Столыпинский галстук» и «столыпинский вагон» в советские годы были чем-то вроде детской пугалки. Словом, великое имя втаптывали в грязь как могли. Постарались и самого убиенного надёжно втоптать в землю, что и сделали в прямом смысле…

Об отношении Столыпина к «старцу» Распутину. Пётр Аркадьевич не мог даже слышать имени этого хлыста – его буквально воротило. Но изменить что-либо кардинально премьер-министру было не по силам.

Из показаний на допросе в 1917 году Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства лидера «октябристов» Михаила Родзянко:[45]