В Рожище бросалось в глаза множество раненых, лежавших где попало: в домах, в садах, на земле и в сараях; многие пострадали тут же в самом местечке при налетах аэропланов и от разрыва пироксилиновых шашек, сложенные под открытым небом прямо рядом с лазаретом. Здесь погиб уполномоченный Красного Креста Г.М. Хитрово, который бросился выносить раненых из загоревшегося от взрыва шашек барака. У заведующего санитарной частью армии профессора Вельяминова не хватало самых необходимых медикаментов и перевязочных средств. В штабе Безобразова поражало большое количество штабных офицеров. Из рассказов самого Безобразова о положении на фронте можно было вынести впечатление, что у него полная неурядица.
На обратном пути я снова виделся в Луцке с генералом Калединым, и он не скрывал своего негодования по поводу тех огромных потерь, которые понесла Гвардия, достигшая ничтожных результатов: “Нельзя так безумно жертвовать людьми, и какими людьми”.
В Рожище мы приехали в надежде свидеться с сыном, полк которого участвовал во всех боях Гвардии, потерявшей тогда убитыми и ранеными до тридцати тысяч. Безобразов разрешил вызвать сына по телефону, так как полк его отошел на вторую линию. Ждать пришлось до рассвета следующего дня. Мы сидели до поздней ночи на скамейке на шоссе и после всех тяжелых впечатлений дня ожидали с тревогой, жутким чувством прислушиваясь к доносившемуся реву боя. Ночь была темная, и жена пошла отдохнуть в халупу В.В. Мещериновой, которая, верная себе, не оставляла от Преображенского полка, где у нее из трех сыновей один уже погиб. Спать не хотелось, вернулась и жена, и мы обошли три лазарета: один из них имени Родзянко, где отлично работала жена племянника – англичанка, второй – английский с леди Педжет во главе и третий Кауфмановской общины. Везде работали самоотверженно. Но принимать всех не успевали – не хватало мест. Привозили исключительно из Гвардейских частей: чудный, молодой, рослый народ из последних пополнений – “поливановские”. Они бодро и весело отвечали нам, а “старики” жаловались, что часто даром губят народ, заставляют брать проволочные заграждения без артиллерийской подготовки. Они отнеслись ко мне с большим доверием и тихо с горестью рассказывали про плохое начальство». (
В дневнике императора Николая II читаем:
«
Два года, что Германия объявила нам войну! Доклад был довольно длинный. Пошли вверх, сделал хорошую прогулку по заливным лугам.
На обратном пути в город прошел ливень со шквалом. После дождя стало холодно. Принял Протопопова – тов[арища] Пред[седателя] Гос. Думы. Обедали на балконе»[174]
.По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «18 июля Государь принимал члена Государственного совета графа Олсуфьева и члена Государственной думы Протопопова (
Александр Дмитриевич Протопопов, товарищ председателя Государственной Думы, руководил группой визитеров. Он произвел за границей большое впечатление, со всех сторон ему говорили комплименты, а английский король даже посоветовал Государю назначить его министром. И Протопопов, и Олсуфьев любили поговорить, и часто больше, чем надо было. В Стокгольме известный русский журналист Колышко пригласил их на завтрак, после которого Олсуфьев изъявил желание побеседовать с кем-нибудь из интересных немцев. Колышко (который при Временном правительстве привлекался за шпионаж) вызвался это устроить. Часа через три у него состоялось чаепитие, на котором были Олсуфьев, Протопопов, супруги П., стокгольмский банкир Ашберг и немец Варбург, прикомандированный к Германскому посольству как консультант по продовольственным делам, его брат – банкир в Гамбурге. Часа полтора длилась интересная беседа.
Варбург высказал мысль, что Германия ничего против России не имеет, что дальнейшее продолжение войны бессмысленно, что войну вызвала Англия, что она одна хочет извлечь из нее пользу, хочет мирового господства, и что дружба с Германией дала бы России гораздо больше, чем союз с Англией – Англия не позволяет Государю заключить сепаратный мир. Все сказанное было логичным, кое-кто противоречил, и наконец, разошлись так же просто, как сошлись.