Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение

Эта привычка вставать в полночь для молитвы и для благочестивых размышлений сложилась у Сковороды гораздо ранее пустынножительства. Так, в одном письме к Ковалинскому, помеченном 30 января 1763 г., Сковорода пишет. «В два часа των όρυρινών ευχών и я сам с собою ομιλών, я среди других не нечестивых размышлений написал прилагаемую ётйурссщюс. Помню, я читал что‑то похожее в греческих ётпурссцрОсш, когда жил в лавре св. Сергия. Так как у меня не было их под руками, я ту же самую мысль выразил собственными стихами:

Трижды трем Музам однажды навстречу Венера попалась

С Купидоном своим и с такими словами:

«Чтите меня, о Музы! — из сонма богов я самая первая.

Власти моей покорны все люди и боги».

Музы ж в ответ: «но над нами поистине ты не имеешь власти.

Музы чтут не твой скиптр, а святой Геликон».

Эта эпиграмма показывает, что Сковорода настолько органически был проникнут языческим богословием — Theologia ethnica — что его мысль не только обыкновенно полна была эллинскими образами и воспоминаниями, но даже в молитвенные часы полуночных размышлений он свои благочестивые мысли облгкал в форме греческой мифологии. И эта взаимная проникнутость христианских и эллинских элементов была столь велика, что в сознании Сковороды происхдило смешение; одно свое стихотворение он кончает словами:

Так живал афинейский, так живал и еврейский Эпикур — Христос[38].

Нельзя не отметить в душевном облике Сковороды еще одного момента: в нем было нечто в роде Сократовского δαίμων'α. Почти всегда во всех движениях своей воли он повиновался своему духу. «Дух велит», «дух зовет», «дух говорит» — это постоянные выражения Сковороды. Что это не метафора и не простой способ выражения, доказывает следующий странный случай, произошедший со Сковородою. В 1770 году приехал он в Киев к родственнику своему Иустину. «Но вдруг приметил в себе внутреннее движение духа, непонятное, побуждающее его ехать из Киева». «Иустин заклинает его всею святынею не оставлять его». Приятели также удерживают его, но он отговаривается, «что ему дух настоятельно велит удалиться из Киева. Пришел на гору, откуда сходят на Подол, вдруг остановись, почувствовал он обонянием такой сильный запах мертвых трупов, что перенести не мог, и тотчас поворотился домой. Дух убедительнее погнал его из города» и «он отправился в путь на другой же день».

И что же? Прибыв в Ахтырку, он через две недели после этого получает известие, что «в Киеве оказалась моровая язва, о которой в бытность его и не слышно было, и что город заперт уже»[39]. И вот тогда то он пережил тот восторг благодарности к Богу, о котором будет сказано ниже. Очевидно, Природа была благосклонна к своему верному сыну и наделила его какойто особой, чрезмерной остротой чувств и необычайно тонкой восприимчивостью даже к тайным, для других незаметным движениям как физической, так и психической среды.