Григорий Сковорода

Всякому городу нрав и права;
Всяка имеет свой ум голова;
Всякому сердцу своя есть любовь,
Всякому горлу свой есть вкус каков.
А мне одна только в свете дума,
А мне одно только не йдет с ума…

Несмотря на то, что в десятой песне явно слышатся сатирические нотки, особенно заметные в ее многочисленных народных переделках, – это, прежде всего, набожная поэзия. Разве не так, если по своему идейному и образному строю «Всякому городу нрав и права…» удивительно похожа на старинные песни лириков о Страшном суде, о святом Николае, о крестных муках Спасителя, и особенно – на псалом «Нет в мире Правды, Правды не найти»? А с другой стороны, это стихотворение является «подражанием» Горацию, в частности его оде «К Меценату» («О царский правнук Меценат…»). В изображенных на манер великого римского лирика «пороках черни» Сковорода склонен видеть беспорядочную смесь страстей, мировое торжище, которого мудрый человек должен всячески сторониться. Таким образом, пользуясь старой риторической схемой «один любит одно, другой – другое, третий – третье, я же люблю вот это», поэт создал едва ли не лучшую в украинской духовной лирике эпохи барокко набожную песню о мировом «разнопутье». В конце концов, это песня о смерти, если вспомнить хотя бы то, что ее эпиграфом поначалу были слова «Solum curo feliciter mori» («Забочусь лишь о том, чтобы счастливо умереть»), а заканчивается она так:

Смерте страшна, замашная косо!
Ты не щадишь и царских волосов.
Ты не глядишь, где мужик, а где царь,
Все жереш так, как солому пожар.
Кто ж на ея плюет острую сталь?
Тот, чия совесть, как чистый хрусталь.

К числу самых известных песен «Сада» относятся и «Ах поля, поля зелены…» («Песня 13-я») и «Ой ты, птичко жолтобоко…» («Песня 18-я»). В первой из них Сковорода с помощью традиционных образов буколической поэзии (цветущие поля, чистые ручьи, пение птиц, пастух, овцы, звуки свирели) рисует картину привольной спокойной жизни на лоне роскошной природы. Обращаясь к поэзии Вергилия (эпиграфом к раннему варианту этой песни взяты слова из «Георгик» Вергилия), философ говорит о сельской идиллии и спокойствии мудрого человека. Тем временем в 18-й песне он разрабатывает мотив Горация «живи незаметно». А вот выразительные средства этого произведения взяты из украинской народной лирики. Как справедливо говорил Александр Потебня, Сковорода объединяет здесь старинные украинские песни «Ой ремезе, ремезоньку» и «Ой не стой, верба, над водой»:

Стоит явор над горою,
Все кивает головою.
Буйны ветры повевают,
Руки явору ламают.
А вербочки шумят низко,
Волокут мене до сна.
Тут течет поточок близко;
Видно воду аж до дна.

Часть стихотворений «Сада…» была положена на музыку, очевидно, самим же Сковородой. В любом случае, «Песня 10-я», «Песня 13-я» и «Песня 18-я» еще при жизни поэта вошли в репертуар украинских кобзарей и лирников под названием «сковородиновские псалмы» или «сковородиновские веснянки». Александру Хашдеу, публикуя эти стихи в 1831 году на страницах популярного московского издания «Телескоп», отмечал: «Предлагаемые три песни Сковороды, написанные им для простого народа на слободском наречии, достигли своего назначения. Малороссийские слепцы поют их под именем „сковородинских веснянок“; по крайней мере так назвал их мне один слепец в Харькове, научившийся оным… от самого Сковороды в пустыне Моначиновской».

Хорошо известна также 30-я песня «Сада…» («Осень нам проходит, а весна прошла…»), посвященная теме скоротечности жизни. Поэт раскрывает ее в экзистенциальной плоскости, говоря о том, что делает человеческую жизнь наслаждением, а именно о надежде на Бога и о бесстрастии, понимаемом как отсутствие страха смерти. В конце этого стихотворения всплывает и весьма приметный образ Христа-Эпикура, с помощью которого Сковорода пытается совместить евангельскую историю и свой любимый «эпикурейский» мотив наслаждения.

Последним по времени произведением, вошедшим в «Сад…», является 29-я песня («Чолнок мой бури вихр шатает…»). Она имеет покаянный характер и основывается на аллегорическом толковании евангельской истории о том, как Христос утихомирил Тивериадское озеро. Ее лирический герой, уподобляя себя горемычному мореплавателю, возлагает все свои надежды на Христа. Именно он здесь назван «Петрою», то есть пристанищем, «каменной горой», которая, как писал поэт в комментарии к последней строчке 14-й песни «Сада…», является образцом блаженства, места, где человек может спрятаться от мирской суеты.