Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Для того, чтобы растолковать необходимость смены курса, разъяснить и НЭП, и участие Советской России в Генуэзской конференции, и создание Единого рабочего фронта, словом, постараться ликвидировать «разброд и шатание» в европейских компартиях, и был созван Первый расширенный пленум Коминтерна.

Вскоре после его открытия, 25 февраля, Зиновьев информировал заболевшего Ленина: «Иначе в решающий момент выйдет столпотворение Вавилонское и недовольство громадное. Вред будет очень большой». И поторопился поделиться первыми впечатлениями. Пленум, писал он, «в общем протекает хорошо. Публика очень выросла и окрепла. Партии упрочиваются с большой быстротой». И все же, на всякий случай, испросил и совет: «Если Второй интернационал не пойдет на конференцию (т. е. на запланированную встречу представителей четырех интернационалов — Ю. Ж. ),.. идти ли только с 2 1/2? Мое мнение — да»³⁰².

С оптимистической оценкой Зиновьев несколько поторопился. На следующий день в президиум пленума поступило заявление, подписанное 23 участниками Рабочей оппозиции, в том числе лидерами А. Г. Шляпниковым, А. М. Коллонтай, С. П. Медведевым. Они писали:

«Считаем коммунистическим долгом поставить вас в известность о том, что дело с единым фронтом в нашей стране обстоит неблагополучно не только в широком значении этого слова, но даже в применении его к рядам нашей партии. В то время, когда силы буржуазной стихии напирают на нас со всех сторон, когда они проникают даже внутрь нашей партии,.. наши руководящие центры ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры...

Разделяя идею единого рабочего фронта в толковании пункта 23 Тезисов (он гласил: “Под единым рабочим фронтом следует разуметь единство всех рабочих, желающих бороться против капитализма — стало быть, и рабочих, идущих еще за анархистами, синдикалистами и т. п. ”³⁰³), мы обращаемся к вам, имея искреннее желание покончить со всеми ненормальностями, стоящими на пути единства этого фронта, прежде всего внутри нашей РКП»³⁰⁴.

Зиновьеву — правда, вместе с Троцким, да еще опираясь на общепризнанный авторитет таких большевиков, как К. Цеткин, В. Коларов и У. Террачини — удалось полностью опровергнуть все утверждения 23-х. И все же, осознав уже проявившееся общее настроение участников расширенного пленума, Григорию Евсеевичу пришлось не только предельно сократить подготовленную резолюцию о едином фронте, но и изложить ее так, чтобы она устроила левых.

«Тактика единого фронта, — гласила утвержденная резолюция, — ни в коей мере не означает смягчения антагонизма с реформизмом, а лишь продолжает дальнейшее развитие тактики, которой следовал Третий конгресс и секции (национальные компартии — Ю. Ж. ). Пленум поручает президиуму определить с делегациями всех важнейших секций ближайшие практические шаги»³⁰⁵.

Иной характер принял доклад Зиновьева о работе Коминтерна на II съезде РКП. Выступая 29 марта, он представил дело так, будто объединение действий с двумя интернационалами уже состоялось.

Говорил Григорий Евсеевич долго, образно. Начал, разумеется, с положения в национальных компартиях, уделив больше всего внимания германской. Часто уходил — для лучшего, как он полагал, понимания слушателями, в прошлое, в русскую революцию 1905 года. Но всякий раз возвращался к основной для него теме — созданию единого фронта, убеждая делегатов в его необходимости.

«В то время, — говорил Зиновьев, — когда международный рабочий класс осел, когда он решил перевести дыхание, когда он был не склонен к новым боям и избегал новых осложнений, новых потрясений, когда его лозунгом было “спокойствие и кусок хлеба”,.. в это время, естественно, международный меньшевизм (так Григорий Евсеевич предпочитал называть социал-демократию — Ю. Ж. ) поднял голову и стал нашептывать рабочему классу свою меньшевистскую программу, стал нашептывать, что именно он был прав».

Так объяснив слушателям сложившуюся в Европе ситуацию, Зиновьев перешел к наметившимся изменениям: «И вот на наших глазах мы видим, что полузастывший как бы в летаргическом сне рабочий класс, который хотел какой бы то ни было ценой купить кусок хлеба, начинает теперь просыпаться. Он видит, что не только куска, но даже кусочка хлеба он не получит, если будет слушать меньшевистских сирен. И началось новое оживление».

Приведя в подтверждение того всеобщие забастовки шахтеров Великобритании и железнодорожников Германии, продолжил объяснять необходимость нового курса: «Мы сказали в июле 1921 года на Третьем конгрессе Коминтерна — “К массам! ”. В феврале 1922 года мы сказали, как к этим массам идти — через тактику единого фронта. Мы должны зацепиться за то настроение, которое владеет сейчас миллионами рабочих, за стремление к единству».