Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Скорее всего, Зиновьева срочно командировали в Харьков как местного уроженца, свободно говорящего на мове, да еще и знатока украинских проблем. Уже познакомившегося с целями и взглядами националистов во время лекционного турне по Украине в ноябре 1917 года. Разбиравшегося с претензиями украинской леворадикальной партии боротьбистов, пытавшихся добиться принятия в Коминтерн.

Действительно, делегаты 4-го съезда Советов Украины, среди которых были представлены не только большевики, но и боротьбисты, украинские левые эсеры, бундовцы, анархисты, независимые социал-демократы, в наисложнейшей обстановке могли принять какие угодно решения. Но Зиновьев оправдал доверие ПБ. Добился того, что съезд принял чрезвычайно важную для Москвы резолюцию — «УССР, сохраняя свою государственную независимость, является частью Советской социалистической федеративной республики». Кроме того, был подтвержден и военно-политический союз, заключенный с РСФСР, 1 июня 1919 года.

Вскоре после выполнения Зиновьевым весьма ответственной миссии произошло нечто странное. Не поддающееся сегодня объяснению. Григорию Евсеевичу негласно перепоручили и подготовку, и проведение второго конгресса Коминтерна. Когда и кто смог это сделать? Наверняка — Ленин. Да и кто иной смог бы нарушить недавнее постановление ПБ, отстранить Бухарина?

Но как бы то ни было, 19 июля 1920 года в Петрограде (! ) начал работу второй конгресс Коминтерна. Зиновьев и открыл его, и выступил с тремя докладами по ключевым вопросам: «О роли и структуре Коммунистической партии до и после завоевания власти пролетариатом», «Условия приема в Коммунистический интернационал», «Об условиях, при которых возможно образование советов рабочих и солдатских депутатов».

Открывая конгресс, Зиновьев сверхоптимистично выразил уверенность в скорой победе мирового пролетариата. «Я позволю себе, — сказал он, — высказать пожелание, чтобы к пятидесятилетию Парижской коммуны (18 марта 1921 года — Ю. Ж. ) мы имели во Франции Французскую советскую республику». Не ограничившись такой твердой надеждой, добавил: «Не год, а два-три года надо будет для того, чтобы вся Европа стала советской... Годом раньше, годом позже — потерпим еще немного, но мы будем иметь Международную советскую республику, руководителем которой будет наш Коммунистический интернационал»¹⁷².

Но лишь выступая на шестом заседании, 29 июля, Зиновьев изложил то, что оказалось сутью работы конгресса.

«Чем был, — спросил он собравшихся, — III Интернационал при своем основании в марте 1919 года? » И сам самокритично признал: «Не более как обществом пропаганды. И он оставался таковым в течение первого года. Теперь мы хотим быть... боевой организацией международного пролетариата... мы хотим сорганизоваться в боевую организацию, которая не только пропагандирует коммунизм, но и осуществляет его на деле и стремится создать себе с этой целью международную организацию».

«Мы хотим, — продолжал Зиновьев, — построить Интернационал действия... Он должен быть инструментом борьбы во всем мире, во время восстания, до и после восстания, центром собирания сил, боевой организацией той части международного пролетариата, который осознает свои цели и хочет бороться за эти цели»¹⁷³.

Как решить столь огромную задачу, Зиновьев и изложил последовательно в трех докладах.

Выступая 23 июля со своим первым докладом, он подробно разобрал проблему необходимости сохранения национальных пролетарских партий, что отвергали в Великобритании и Франции. Подчеркнул — такое отношение свидетельствует о кризисе, поразившем рабочее движение. Объяснял: «Часто говорят, что во время войны потерпела крах сама идея партийности. В противовес этому мы говорим:... коммунистический интернационал непоколебимо убежден в том, что крах старых “социалистических” партий II Интернационала ни в коем случае нельзя изображать как крах пролетарской партийности вообще. Эпоха непосредственной борьбы за диктатуру пролетариата родит новую партию пролетариата — коммунистическую».

Тут же поспешил пояснить — какой она должна быть. «Такие люди, как Каутский, — сказал Григорий Евсеевич, — говорят нам: у вас в России не диктатура рабочего класса, а диктатура партии. Думает упрекнуть нас в этом. Ничего подобного. У нас существует диктатура рабочего класса и именно поэтому и диктатура коммунистической партии. Диктатура коммунистической партии есть лишь функция, лишь признак и выражение диктатуры рабочего класса»¹⁷⁴.

Во втором своем докладе Зиновьев говорил уже не столько от себя самого, сколько от комиссии, предварительно обсудившей предложенные им 21 условие приема в Коминтерн. И тут Григорий Евсеевич упорно бил в одну точку. Ту самую, о которой речь шла в решении ПБ от 1 июня, о которой первоначально должен был говорить Бухарин — об опасности, проистекавшей от центристов, то есть реформистов.