Зиновьев же сделал акцент на ином — на идеологии. Сказал: «Если в ближайшие годы стабилизация действительно будет продолжаться, и если дальнейшее развитие (пролетарской) диктатуры у нас будет происходить в сравнительно мирной обстановке, то совершенно ясно, что мы будем иметь перед собой то, что можно назвать “стабилизационным настроением”… Это позволит нам с головой уйти в хозяйственное строительство, то есть в то, во имя чего происходила наша революция. Но несомненно, что эти стабилизационные настроения несут с собой и неизбежные опасности, что они будут приносить иногда и действительное, подлинное ликвидаторство, и некоторые гнилостные процессы…
Я напоминаю, что на последнем съезде, на котором Владимиру Ильичу удалось выступить — на 11-м съезде партии в марте 1922 года, он говорил: “Сегодня на нас не наступают с оружием в руках и, тем не менее, борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более опасней и опасней, потому что мы не всегда видим, где против нас враг, и кто наш друг”. Мне кажется, товарищи, что сказанное здесь Ильичом целиком относится не только к 1922 году, но и в гораздо большей степени оно может быть отнесено и к 1925 году, и, вероятно, в той или иной форме и к 1927 году».
Лишь затем Зиновьев перешел к следующей болевой точке — к вопросу о госпромышленности. К тому, где для генсека не было проблем.
Госкапитализм в условиях диктатуры пролетариата есть такая организация производства, где представлены два класса: класс эксплуатирующих, владеющих средствами производства, и класс эксплуатируемых, не владеющих средствами производства. Какую бы особую форму ни имел госкапитализм, он должен быть все же капитализмом». И привел лишь один-единственный его пример — концессии441
.Для Зиновьева вопрос о госкапитализме оказался далеко не таким простым, как для Сталина, всего лишь повторившего определение Ленина о пяти укладах. Содокладчик сделал его одним из основных пунктов разногласий. Правда, чисто формально — не с генсеком, а с его новым союзником Бухариным.
«Каждому из нас, — продолжал назидательно вещать Григорий Евсеевич, — приходилось, к сожалению, в том или ином вопросе не соглашаться с товарищем Лениным и при этом быть неправым и попадать впросак. Это случилось и с тов. Бухариным по вопросу о госкапитализме… В этом вопросе имена Ленина и Бухарина противопоставлены друг другу… И вот теперь, товарищи, вы присутствуете при попытке провозгласить официальной точкой зрения партии те взгляды тов. Бухарина по вопросу о госкапитализме, которые он разделял и разделяет сейчас, и против которых в свое время решительно боролся Владимир Ильич…
Что бесспорно в этом вопросе о госкапитализме? Бесспорно, по-моему, и как будто все это признают, указание Ленина на существование пяти хозяйственных укладов в нашей республике… Во-вторых, бесспорно то, что наша госпромышленность, как выразился Владимир Ильич, есть предприятия “последовательно социалистического типа”… Что далее бесспорно? Бесспорно, по-моему, в-третьих, то, что наиболее ярким примером госкапитализма в чистом виде Владимир Ильич считает концессии и аренду…
А что спорно или что хотят сделать спорным теперь? Спорно то, что госкапитализм будто бы сводится только к концессиям и аренде… Это есть ревизия ленинизма. Это есть идеализация НЭПа, идеализация капитализма. При этом забывают такую “мелочь”, как свобода торговли, как существующая у нас форма распределения и потребления, как неизбежное нарастание капитализма из индивидуального крестьянского хозяйства. Вот действительно область спорная между нами».
Разумеется, Зиновьев не только обозначил разногласия с сутью политического отчета ЦК. «Некоторые, — продолжил он, — пытаются представить дело так, будто бы я, грешный человек, выдумал совсем недавно, что у нас преобладает система госкапитализма, что госкапитализм — самое характерное, самое основное в нашем споре (здесь Зиновьев имел в виду критику, обрушившуюся на его статью “Философия эпохи”