Однако вскоре последовало далекое от истины и логики возражение Рыкова: «Тов. Зиновьев сказал, что он не подает в отставку. Это значит, что вопреки мнению Ленинградского губкома и фракции Ленинградского совета он хочет, чтобы мы постановлением Политбюро оставили его председателем Ленинградского совета». Видимо, глава правительства ожидал униженного оправдания Зиновьева, его слезных просьб. Но добился иного.
Григорий Евсеевич только теперь вступил в полемику.
«Здесь тов. Рыков, — заявил он, — говорил о “предложении Зиновьева”. Такого предложения нет. Здесь тот же оратор говорил, что т. Зиновьев “хочет, чтобы его оставили”. Хочет, чтобы Политбюро провело его председателем Ленинградского совета… Я хорошо знаю, что как раз большинство Политбюро и подготовило мое снятие… Чего хочет Зиновьев? Он хочет только политической ясности. Если вы отправляете несколько тысяч питерских рабочих-коммунаров (коммунистов —
Все же Сталин попытался вернуть инициативу. Правда, в полемике почему-то сослался не на Зиновьева, а на Емельянова. Он, привычно возразил генсек, «изображает дело так, что не губком, а Политбюро снимает т. Зиновьева с поста председателя совета. Это неверно, это не соответствует действительности… Если ленинградская организация освободилась от ошибок оппозиции, если ей удалось отмежеваться от ошибок тов. Зиновьева и других, то это не удар по ленинградской организации, а удар по тем, которые хотят нанести удар по нашей партии».
И все же более значимая проблема — работа Зиновьева в ИККИ — выплыла наружу, чему в немалой степени способствовал сам Сталин. «Я не знаю ни одной партии в Коминтерне, — лицемерно указал генсек, — которая ставила бы вопрос о снятии Зиновьева. Поэтому тов. Зиновьев может оставаться председателем ИККИ». Ему парировал Каменев: «Если бы приняли отставку Зиновьева на первом заседании пленума ЦК (1 января 1926 года —
Мысль Каменева подхватил Зиновьев. «Тов. Сталин, — отметил он иронично, — очень заботливо здесь говорил о том, в какое неловкое положение я попаду, если сам не подам в отставку. Я советовался об этом с друзьями… Но все пришли к другому выводу. Решили, что нет, не надо подавать в отставку. Пусть делают оргвыводы. Пусть снимают открыто. Это будет хорошим уроком для партии». А потом добавил то, что счел наиважнейшим — оценку прошедшей дискуссии. «Вы, — пророчески заявил он участникам заседания, — попытались создать теперь такое положение, при котором ни на одном из съездов ни один делегат не решится сказать слово “нет”. Он всегда будет говорить “да”. К этому ведет разгром ленинградской оппозиции».
Зиновьев добился своего. Впрочем, как и Сталин. ПБ пришлось сделать оргвыводы. Пока — только по советской должности. Решило: «Не возражать против постановления пленума ленинградского губкома о замене тов. Зиновьева тов. Комаровым на посту председателя Ленинградского совета»463
.2.
Только и всего? Отнюдь. Вскоре оказалось, что заседание ПБ, состоявшееся 18 марта, и его решение — лишь прелюдия. Первая ступень на иерархической лестнице, поведшая Зиновьева вниз. О приближении неизбежной второй стало понятно через три недели. На очередном пленуме ЦК, начавшем работу 6 апреля и обсуждавшем куда более важный вопрос, нежели судьба Зиновьева, — доклад Рыкова «Хозяйственное положение и хозяйственная политика».
Участникам пленума загодя раздали не только проект резолюции, одобренный комиссией ПБ, но и поправки к нему, сделанные Троцким и Каменевым. Благодаря тому члены ЦК могли заранее сделать собственный вывод о том, кто прав, до начала прений. Определиться: они за индустриализацию, к тому же форсированную, или против.
Проект не выглядел серьезным, взвешенным. Предлагал: «Развитие индустрии и вообще индустриализация страны явится той решающей задачей, успешное разрешение которой определяет дальнейший рост всего хозяйства в целом на пути к победе социализма». Источниками финансирования ее должны стать «накопления внутри страны», «режим бережливости, экономии», «увеличение притока свободных средств населения», под которым подразумевались нэпманы города и зажиточные крестьяне.
Обращался проект и к причинам, породившим острейший кризис, названный почему-то «объективными хозяйственными трудностями». Объясняемыми тем, что их обострили неудачи в плановом руководстве хозяйством, выразившимися в «преувеличении хлебозаготовительных, экспортно-импортных, валютных и кредитных планов».