Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

ших объектах пятилетки — в Кузнецке и Магнитогорске, Запорожье и Сталинграде, Нижнем Новгороде. Н. К. Крупская, Ю. Ларин, Г. М. Кржижановский, председатель Малого СНК РСФСР Н. А. Милютин, нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, уже бывший нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский, виднейший экономист той поры С. Г. Струмилин, выступая, делали свой выбор между предложениями двух экономистов — урбаниста Л. Сабсовича и дезурбаниста М. Охитовича. Сходившихся только в одном — необходимо успеть подготовиться к уже недалекому, года через 3–4, будущему. Когда, выполнив пятилетний план, страна вступит в социализм, первую фазу коммунизма. Когда, согласно Марксу и Энгельсу, начнут отмирать государство и право, армия, семья.

Сабсович отстаивал сохранение города, но не существовавшего, а принципиально иного. Сформированного 50-100 домами-коммунами (они же жилые комбинаты), рассчитанными каждый на примерно тысячу человек. В них взрослому полагалась отдельная комната (жилая ячейка) с готовым набором мебели: кровать, стол, стулья, полка для книг, шкаф для одежды, в особых нишах умывальник и плита (электрическая или газовая) для разогревания готовой пищи, а также вся необходимая посуда. Кроме того, в доме-коммуне предусматривались общая столовая, в которую еда доставлялась из фабрики-кухни, клуб-кинотеатр, библиотека, комнаты для индивидуальных и коллективных занятий, физкультурный зал, плавательный бассейн.

Дети начиная с рождения должны были содержаться и воспитываться отдельно от родителей. Сначала в расположенных вдалеке от домов-коммун детских городках — в яслях и детских садах, затем в школьных, где помимо учебных зданий имелись спальные корпуса, физкультурные площадки.

Охитович же предлагал полностью отказаться от привычного города как территориального образования, создавая вместо него города-сады. Формируемые на обширном пространстве разбросанными по парку-саду, не имеющему обычных улиц, одноэтажными либо двухэтажными коттеджами. Предназначенными для жизни человека без семьи, получавшего только одну комнату, по убранству сходную с тем, о чем писал и говорил Сабсович.

Общим для этих взаимоисключающих проектов оказалась максимально возможная коллективизация быта. Та самая идея, которая в эйфорическом ожидании окончания пятилетки и якобы незамедлительного вступления советского общества в социализм завоевывала все большее количество приверженцев. Разумеется, прежде всего среди молодежи, комсомольцев. Уже на деле начавших переходить к новым нормам жизни — без быта, без семьи. Так, только в Ленинграде к концу 1929 года существовало примерно 110 таких коммун, которые объединяли более 10 тысяч человек⁶⁰⁷.

В немалой степени способствовали таким воззрениям превратно понятые материалы пленума ЦК, прошедшего 10–17 ноября 1929 года. Ведь одна из принятых им резолюций — по докладам Кржижановского и Куйбышева, «О контрольных цифрах народного хозяйства на 1929–1930 год», еще не успевших учесть возможные страшные последствия только что, 22 октября, начавшегося мирового экономического кризиса, отметила:

«Дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальный срок». Потому, среди прочего, потребовала «решительного выравнивания фронта социально-культурной работы с новыми количественными и качественными задачами хозяйственного строительства»⁶⁰⁸.

Резолюция означала только то, что в ней говорилось.

Для четырех тысячелетий цивилизации «исторически минимальный срок» — это и двадцать, и пятьдесят, и сто лет, если не больше.

«Выравнивание фронта социально-культурной работы» подразумевало в условиях индустриализации и коллективизации прежде всего скорейший культурный подъем всего населения СССР. Подразумевало уничтожение неравенства между городом и деревней, в которой жило 86, 6 % всего населения, искоренение отсталых, полуфеодальных форм быта на Кавказе и в Средней Азии, завершение ликвидации неграмотности. (По переписи 1926 года в СССР грамотность составляла у мужчин 66 %, у женщин 37, 3 %, причем в европейской части РСФСР — соответственно 75, 8 и 44, 4 процента, а в Туркменской ССР — 16 и 7, 5 процента; поэтому во исполнение резолюции с 1 сентября 1930 года было введено всеобщее обязательное бесплатное начальное — четырехлетнее — образование).

Однако Зиновьева такое нормальное понимание документа не устроило. Как и все «левые», он продолжал жить в плену иллюзий, рожденных еще в Октябре. Мечтал при жизни увидеть торжество идеалов, за которые боролся в революцию и гражданскую войну. Только ради того он вроде бы отказался от упования на непременную и скорую победу пролетариата в Европе, от критики Сталина за отстаивание возможности построения самими социализма в одной, отдельно взятой стране. Вот почему Зиновьев решительно поддержал предложения Сабсовича, задания ВСНХ приступить к проектированию и строительству социалистических городов, домов-коммун.