Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Строительство соцгородов там, где оно уже шло — в Магнитогорске, Кузнецке, при Автозаводе, сразу же прекратилось.

Зиновьев, не упомянутый в постановлении, сразу же понял: он вновь оказался среди тех, кого партия осудила. И поспешил забыть об «ошибочной» статье, но запомнил, что теперь может быть поставлен в один ряд с Сабсовичем, Лариным и прочими «утопистами». Просчитался же Григорий Евсеевич лишь потому, что никогда не интересовался всерьез экономикой. Ни зарубежной, ни отечественной. А в последние месяцы не следил за положением в народном хозяйстве СССР, за данными по его внешней торговле, доступными многим.

2.

После чисто случайного прохождения чистки Зиновьев, наконец, осознал: его фактическая синекура в Центросоюзе в любой момент может обернуться ловушкой, из которой ему во второй раз уже не выбраться. И вознамерился как можно скорее поменять место работы. Правда, это зависело не столько от него, сколько от Учетно-распределительного отдела ЦК, занимавшегося принудительным на деле трудоустройством членов партии, от Орготдела ЦК, но более всего — применительно к нему — от генерального секретаря.

11 декабря 1929 года Зиновьев добился встречи со Сталиным⁶¹². Обратился с просьбой предоставить ему иную работу — политическую, с которой он достаточно хорошо знаком. Сталин проявил на редкость доброжелательное отношение к давнему знакомому, хотя тот почти всегда противостоял ему в цековских схватках. Пообещал в течение недели подыскать Григорию Евсеевичу новую должность. Может быть, в Коминтерне, может быть, в редакции «Правды». Новую встречу назначил на 26 декабря, еще не зная, что поведает ему в те дни Л. М. Каганович — кандидат в члены ПБ, секретарь ЦК, в июле 1928 года сменивший пост генсека ЦК КП(б) Украины на должность заведующего Учетно-распределительного отдела.

В условленный день Зиновьев явился к Сталину, но узнал, что его в тот день в ЦК не будет, почему и просил передать Григорию Евсеевичу, что тому следует зайти к Кагановичу. Там же Зиновьеву пришлось ожидать более часа в приемной, прежде чем его пригласили в кабинет. Минут через пять туда же вошел и Сталин.

Оба секретаря ЦК обрушили на голову Григория Евсеевича ушат ледяной воды. Сообщили, что на него поступило заявление, в котором некий Чарский уведомлял: он, Зиновьев, «вел с ним фракционные разговоры»; сказал, будто его «заявление в газетах о полной правоте ЦК он писал в надежде, что его не будут печатать», что «заявление это есть» с его стороны «только маневром»; что он стоит «за блок с возвращенными (из ссылки — Ю. Ж.) бывшими троцкистами или даже с троцкистами вообще»; что «среди зиновьевцев появившееся в газетах» его «заявление вызвало-де недовольство» и что он «успокаивал их в указанном выше смысле»⁶¹³.

Новое, теперь уже совершенно бездоказательное обвинение, да еще относящееся к началу 1928 года, основанное всего лишь на доносе никому неизвестного Чарского, почему-то показалось и Сталину, и Кагановичу достаточно убедительным. И не только им, но еще и членам ПБ — Ворошилову, Калинину, Куйбышеву, Рудзутаку, Рыкову, Томскому. Они-то в заседании 25 декабря по докладу Кагановича утвердили следующее решение:

«В связи с поступившими новыми материалами о закулисной фракционной работе главным образом Зиновьева, а также и Каменева, признать необходимым применить по отношению к ним более строгий курс. Предложить Учраспреду предоставить Зиновьеву работу вне Москвы»⁶¹⁴.

Теперь Зиновьеву прежде всего следовало оправдаться. Обелить себя. И 4 января 1930 года он пишет председателю президиума ЦКК Орджоникидзе:

«Мой вопрос, новый, находится в положении очень для меня тяжелом. Выписки ПБ до сих пор не получил. По телефону мне прочитали: поручить секретариату подыскать работу в Москве или вне ее. Значит, недоверие осталось. Я допускаю, что хотя история с Чарским и выяснилась, остались другие обвинения и подозрения. Но, т. С/ерго/, в этом случае прошу и умоляю: назначьте и проведите следствие, расследуйте все до конца. Я со своей стороны дам ответы абсолютно на все вопросы, убежден — исчерпывающие и убедительные.

Войдите в мое положение. Какую бы то ни было фракционную работу против ЦК я теперь считаю равносильной вредительству. Нашептывание и «зудение» против ЦК — позором для большевика. Я не только побежден в определенной борьбе, в которой я был неправ, но убежден в правоте ЦК»⁶¹⁵.

Орджоникидзе не ответил. Проигнорировал обращение. Тогда Зиновьев попытался встретиться с Кагановичем. Но не добившись свидания, 10 января написал ему. На этот раз о двух своих проблемах, крайне обеспокоивших его, вне какой-либо логики перемешав их.

«ПБ, — отметил Григорий Евсеевич, — поручило Секретариату ЦК подыскать мне новую работу. С просьбой о новой работе я обращался и сам (имел в виду встречу со Сталиным — Ю. Ж. }, и, нечего говорить, что я совершенно радостно принял бы любое поручение ЦК, которое дало бы мне возможность работать с пользой для дела и делом же доказать, что от моей былой оппозиционности к линии и составу ЦК не осталось никакого следа».