Гримус

Дом : вот что за слово привело его в такое волнение. Слово зародилось в его душе и нашло себе место в его сознании еще в ту пору, когда он стоял среди деревьев на опушке горного Леса. Со временем, когда окна жилищ стали отчетливо различимы, это слово окончательно оформилось и приобрело смысл. Дом для моряка, вернувшегося с моря, и охотника, спустившегося с холмов. Взлетающий Орел возвращался домой, в город, где никогда не был. Он впервые увидел смутные очертания своего дома, глядя на затянутую дымкой равнину; почуял его дух в напитанной благовониями ночи; услышал его в мерном стуке подошв по булыжнику; но главным признаком дома были все-таки освещенные занавешенные окна, эти закрытые глаза жизни, лучащиеся покоем.

Взлетающий Орел вдруг остановился. Виргилий с удивлением оглянулся на него и, сам того не зная, ответил услугой на услугу, сдержав в горле готовые вырваться наружу слова, способные лишь разрушить очарование.

У дороги стоял фермерский дом. Приземистый, длинный, беленый. Близлежащий хлев, без сомнений, был полон спящего скота; Взлетающий Орел не мог отвести глаз от освещенных окон дома – почему-то окна привлекали его невероятно. За окнами передвигались силуэты людей, там вовсю кипела жизнь. Взлетающий Орел вдруг повернулся и, толкнув калитку, устремился к этому манящему желтому свету. Виргилий Джонс, оставшись на дороге, с тревогой наблюдал за своим спутником.

Остановившись перед одним из окон, Взлетающий Орел поднялся на цыпочки и заглянул в комнату; изнутри на него не мигая взглянуло чье-то словно бы высеченное из гранита лицо. Должно быть, за секунду до того, как он заглянул в окно, фермер отодвинул занавеску, чтобы сделать то же самое. Это лицо за окном было изрыто кавернами жизни, пестрело глубокими впадинами и оспинами, однако глаза, живые и внимательные, смотрели на Орла без тени удивления или испуга. Смотрели сквозь него так, словно его тут не было вовсе. Дрожа всем телом и шепча извинения, Взлетающий Орел отшатнулся от окна и начал пятиться к воротам, к Виргилию, который в волнении уже сделал несколько шагов ему навстречу. Они торопливо зашагали прочь от бесстрастного лица в окне, и Взлетающий Орел обнаружил, что руки у него трясутся. Опять всему виной были глаза: фермер мигом узнал в нем парию. Неприкасаемого.

Пария. Это слово протянулось за ним из прошлого и теперь обещало испортить будущее.

– Виргилий? – обратился он к своему проводнику. – Где мы остановимся на ночлег?

Виргилий Джонс пожал плечами.

– Найдем что-нибудь, – отозвался он. – Что-нибудь найдем.

На окраине города стоял самый высокий дом в К., единственный, как успел заметить Взлетающий Орел, двухэтажный. Дом этот был в превосходном состоянии, что само по себе отличало его от прочих домов. Стены этого высотного городского главы или стража восходили от земли ровно и прямо, поблескивая в туманно-голубой тьме белоснежной чистотой. Это был бордель. «Дом Взрастающего Сына мадам Джокасты», гласила надпись на скромной деревянной табличке на стене у входа. Под табличкой кто-то процарапал в побелке непонятную фразу. Без сомнения, завтра же свежий слой побелки закрасит это изречение, но этим вечером оно выделялось четко, пятная девственную белизну стен дома наслаждений. Русские генералы, добро пожаловать , – вот что было нацарапано на стене.

Виргилий прочитал надпись и пробормотал себе под нос:

– Алекс снова гуляет.

– Что значит эта надпись? – спросил его Взлетающий Орел.

– Это шутка. Ребяческая выходка, – объяснил Виргилий. – Плод детского ума.

Сказав это, Виргилий замолчал, посчитав, видимо, что сообщил достаточно. Взлетающий Орел обратился за более подробными объяснениями.

– Русские генералы, – сказал тогда Виргилий Джонс, – Бочков, Рачков и Торчков. Детские шалости.

Взлетающий Орел, выслушав объяснение этой малопонятной фразы и, уже выбитый из колеи всевидящими глазами на гранитном лице в окне фермерского дома, расстроился еще больше.