Гримус

Сразу за последними деревьями Леса они остановились. Была глубокая ночь.

– Ну что? – бодро спросил Виргилий. – Вперед?

Под влиянием внезапного порыва Взлетающий Орел взялся правой рукой за левую руку своего проводника; словно братья, рука об руку, они двинулись навстречу своей разной, но одинаково тревожной судьбе.

Сияющая над туманной равниной луна озаряла их движущиеся фигуры желто-молочным светом.

Часть вторая. Время Прошедшего

Глава 31

Ночной К.: домишки испуганно жмутся друг другу, словно надеясь найти в тесноте защиту и тепло. Грубые людские жилища, заляпанные грязью и покрытые вековым прахом времени, грязно-белые уроды, архитектурные нелепости, с вызовом выставляющие напоказ крытые разнородной черепицей горбатые крыши и перекошенные двери.

Вокруг домов, конечно, улицы. Пыль и прах жизни, гуляющие вихрями и маленькими смерчами между бесформенными домами, приносящиеся ниоткуда, бесцельно мечущиеся, существующие только ради своего существования. Любое поселение людей должно иметь улицы: расчищенные промежутки между засыпанными мусором ямами.

Одна и только одна улица города могла претендовать на звание проспекта. Авеню, мощенная булыжником, местами уже разбитым в пыль, пересекала город из конца в конец, горделиво утверждая свое превосходство: подлинная римлянка среди варваров.

Человек, дряхлый и ветхий, как его одежды, грязный, как дома по сторонам улицы, полз на четвереньках по этой величественной артерии, словно пилигрим по дороге к Риму, выказывая все признаки трепетного преклонения.

Этого человека звали Камень; он не откликался на другие имена и редко удостаивал кого-то не только вниманием, но тем более ответом. Молчание – его кредо, дорога – его холм, ее булыжники – камень Сизифов. Неустанно, день за днем, он пересчитывает булыжники, один за другим, нумеруя их в уме для следующих поколений. Задача бессмысленная и неразрешимая для человека с плохой памятью, в которой бесконечное сложение так никогда и не даст итога. Давным-давно, во времена забытые даже им, Камнем, он пытался вести настоящий счет; его измученный язык с запинкой проговаривал труднопроизносимые бесполезные числа; цифры выскальзывали из его памяти, но всякий раз он терпеливо возвращался к самому началу. Теперь же пересчет и перепись стали лишь предлогом; подлинной его целью была дружба с булыжной мостовой – требующая, как и любая дружба, неустанного ежедневного подкрепления вниманием. Камень здоровался с каждым булыжником по отдельности, приветствуя камни как старых друзей, с радостью проползая над одним знакомым растрескавшимся валуном тут и над другим, приятно-округлым – там. Некоторым из них, своим любимцам, он давал имена; другим придумывал интересные истории и похождения. Улица была его миром, средоточием его радости, боли и утешения. Маленький и худощавый, он стал неотъемлемой частью дороги, такой же, как булыжники. В одно из своих возвращений в мир говорящих людей он откровенно поведал миссис Эльфриде Грибб, жене Игнатиуса К. Грибба, городского головы: «Если бы не я, дорога давно бы развалилась. Булыжникам, как людям, нужна любовь». Камень оберегал дорогу и ухаживал за ней, ревностно охраняя ее от посягательства пылевых вихрей, залетающих из соседних переулков, залечивал ее раны, наносимые копытами животных, бредущих на поля утром и возвращающихся оттуда вечером, что представляло существенную пользу для всего города. Камень ухаживал за дорогой и лелеял ее. Дорога принадлежала ему безраздельно. В награду за этот подвиг любви в любом доме, к которому Камень оказался ближе всего в миг голода и усталости, его кормили и давали ночлег. Приблизившись к окраинам города-обители вечных страдальцев, Виргилий Джонс и Взлетающий Орел ступили на булыжник именно этой, дорогой Камню, дороги.

Поравнявшись с первыми фермерскими домиками, Взлетающий Орел почувствовал, как сердце его забилось чаще. За аккуратными занавесками в окнах тут и там горел желтый свет, обещая усталым путникам отдых от странствий. Живо оглянувшись на своего проводника, Взлетающий Орел уже готов был поделиться с ним этим радостным чувством, но замолчал; лицо Виргилия Джонса было невеселым и задумчивым. Житель острова Каф был погружен в неведомые тревожные размышления, и лучше было оставить его в покое. Взлетающий Орел решил умерить свой энтузиазм и оставить восторги до лучших времен.