Грёзы третьей планеты

Мира находила профессора вульгарным. На самом деле, Мира затруднилась бы назвать критерии вульгарности, но так считал ее папа, часто говоривший, что низшие классы отличаются дешевой потребностью в общественном внимании.

Глядя за окно, Мира мечтала, как сдаст зачет и получит, наконец, от папы давно обещанный мобиль новейшей модели. Как поедет с подружкой смотреть на быт социальных неудачников, вести стримы и учить подписчиков вкусу настоящей жизни.

Сосед слева аккуратно толкнул ее под локоть.

– Ты конспекты вела? Списать есть?

– Лешик, у меня не все, – шепотом ответила Мира, с сожалением отвлекаясь от мечтаний. – Он иногда такую пургу несет, непонятно, что писать.

Сосед, пристально посмотрев ей в глаза, разглядел в них что-то, на что коротко пожал плечом.

Обычно Мира избегала Лешика по причинам классового свойства. С его социальным уровнем он мог рассчитывать только на урезанное обучение. Гильдия некропанков, или, как их еще называли, наездников смерти, заплатила за Лешика, но все равно доступ к престижным курсам, открытый для таких, как Мира, студентов высшего круга, ему был закрыт.

Вообще, считала Мира, низшим классам слишком много позволено.

Папа говорил, что после массовых анти-ноблевых волнений вышли послабления. Вот и преподавателей из инфериострат, к каким относился, например, докучливый лектор, теперь принимают на работу в университеты, и студентам-плебеям дают места.

Сама Мира училась, как и положено ее классу, на ВИП-отделении, очень дорогом, крайне эксклюзивном, только для своих.

На некоторых лекциях, впрочем, студентам-випникам приходилось сидеть вместе со всеми.

Сегодня она, к своему сожалению, оказалась рядом с будущим социальным неудачником.

Миру раздражали его мелочная деловитость, беспринципность и унылое следование моде своей Гильдии: отбеленное лицо и широко размазанные вокруг глаз фиолетовые тени.

Папа учил Миру быть собой и никогда никому не подражать, потому что подражание – это плебейская привычка, чуждая высоким идеалам ноблей. Именно они, люди положения, между делом создают моду, которую потом копируют и вульгаризируют все остальные.

Лешик ежился и вертел в пальцах часы-луковицу с гравировкой, которую Мира прочесть не могла.

– Раритет, – с готовностью прошептал Лешик, заметив внимание Миры. – Купил у семьи умершего собрата-некропанка. В Гильдии одобрили покупку. Я там свой.

И Лешик самодовольно ухмыльнулся.

Ходили слухи (распространяемые, вероятно, самим Лешиком), что умерший не совсем умер, а за несколько дней до смерти совершил ритуал бак-гидролиза и теперь получил комбинаторное бессмертие в гильдейских лабораториях неподконтрольной властям части города.

Громыхающий с кафедры профессор тоже принадлежал к Гильдии некропанков и потому тоже белил лицо и красил глазницы фиолетовым. За внешний вид и за то, что он, игнорируя традиции Мириной страты, ставил лекции на субботу, студенты прозвали его Профессором Субботой. Глядя на него со своего места, Мира гадала, как выглядит ритуал бак-гидролиза. Слово казалось ей неприличным, и она, холодея, воображала себе скандальные, щекочущие внутренности подробности.

– Не отвлекаемся! – выкрикнул лектор, ощерясь рубиновыми зубами, как будто желал укусить свои слова.

Призывы не отвлекаться не помогли.

Неожиданно для себя Мира завалила зачет по гидролизной трансгрессии. Списать, как она надеялась, оказалось невозможно. Из предусмотрительно имплантированного в челюстную кость "жучка" доносился только неприятный писк, от которого по коже шли мурашки. Видимо, в экзаменационной аудитории как-то глушился даже защищенный сигнал.

На перезачете под насмешливым взглядом профессора она вытащила тот же несчастливый билет, который, естественно, не готовила, потому что, как часто говорил папа, снаряд дважды в одну воронку не падает.

Снаряд, возможно, и не падает, а вот Мире не повезло. Второй незачет означал отчисление и отменял обещанный папой мобиль. Монетизируемые стримы и слава лидерки общественного мнения тоже отменялись.

Не помогли ни скрытые угрозы, ни замаскированные посулы. На все сказанное Мирой профессор только кривился и цыкал.

– Вы слишком рано привыкаете к безнаказанности, – сухо процедил он напоследок. – Это же просто неуважение к другим. А кроме вашей страты на свете живут еще и другие люди, как бы это ни было для Вас удивительно.

Злобно зыркнув из фиолетовых глазниц, профессор черкнул незачет.

И, как Мира ни умоляла, костлявый палец указал ей на дверь.

– В деканат на отчисление! – рокотнул Профессор Суббота.

Часом позже, поймав его в дверях на выходе из университета, Мира использовала заученное ею перед зеркалом снисходительно-ласковое выражение лица, одно из тех, с которыми ее отец общался с людьми из низших страт, – притворно-участливое и отстраненно-доброжелательное.

– Можно мне еще раз попробовать? – спросила Мира, – я же учила, честно-честно, – солгала она. – Это просто неудачное стечение обстоятельств.

– Вам известно про неудачные обстоятельства? – рубиново хохотнул Профессор Суббота из-под надвинутого на глаза цилиндра.