Грипп. В поисках смертельного вируса

В 1918 году образцы собирал доктор Х.М. Тернбулл, работавший в больнице на протяжении всей Первой мировой войны и беспомощно наблюдавший, как молодые солдаты заболевали и вскоре умирали от гриппа. Не имея возможности понять, что делало заболевание столь смертельным, он лишь собрал как можно больше образцов тканей легких и мозга умерших военнослужащих, тела которых ему приходилось вскрывать, сохраняя материалы в кубиках парафина. Это был тот случай, когда наука отчасти напоминает легкоатлетическую эстафету, отмечал Оксфорд, где на первом этапе стартуют патологоанатомы 1918 года, чья задача передать затем эстафетную палочку следующим поколениям ученых в виде сохраненных образцов для проведения дальнейших исследований.

Окрыленный новой возможностью Оксфорд взялся за поиски тканей жертв гриппа среди множества других образцов. «Там остались толстенные книги записей 1918 года, размерами с Библию каждая, в которых по номерам можно было узнать имена пациентов, чьи ткани хранились в подвале. А каждый номер сопровождался аккуратным отчетом патологоанатома о результатах аутопсии.

Туда заносились важнейшие сведения об умершем: время смерти, возраст, профессия, поставленный лечащими врачами диагноз. Патологоанатом извлекал из трупов важнейшие органы и препарировал их, чтобы изучить под микроскопом. Затем пытался поставить собственный диагноз. А потом описывал все это своим микроскопическим почерком», – рассказывает Джон Оксфорд. Задача перед ним встала не столько сложная, сколько трудоемкая. «Не требовалось быть экспертом, чтобы понять, как много молодых людей умерло в то время от пневмонии. Мне оставалось только листать книги и выписывать номера таких пациентов, чтобы потом отправиться в архив на поиски образцов».

Позднее Оксфорд стал нанимать группу студентов, которые проводили летние каникулы, роясь в больничном подвале, чтобы отыскать ткани жертв гриппа 1918 года. Когда Таубенбергеру требовалось то же самое, он выискивал образцы по компьютерным спискам и просто заполнял бланк заказа. Через пару дней материалы уже лежали у него на рабочем столе. Когда работу выполняли помощники Оксфорда, они сначала листали старые книги записей, затем спускались в подвал и начинали долгий и скучный поиск коробок с необходимыми образцами. При этом требовалось повышенное внимание, чтобы не перепутать номера, присвоенные пациентам.

В результате кропотливых трудов студентам удалось обнаружить всего восемь срезов тканей легких, принадлежавших пациентам, умершим от гриппа в 1918 году, пропитанных формальдегидом и помещенных внутрь кусочков свечного воска. Оксфорд по-прежнему не ведал о работе, которой занимался параллельно Таубенбергер. Но главное отличие заключалось в том, что если в образцах Таубенбергера удалось найти остатки вируса, то в лондонских от него не осталось и следа.

Тем не менее именно опыт, накопленный при исследовании патологических срезов из архива больницы, сделал Оксфорда (пусть и с некоторой натяжкой) одним из немногих специалистов по гриппу 1918 года. Данкен не могла не обратить на него внимания и за год до отправки на Шпицберген позвонила. Он пригласил ее в Лондон, чтобы они могли обсудить проект в деталях. Между ними сразу же возникла взаимная симпатия, признает Оксфорд, что подвигло его охотно согласиться на участие в экспедиции. При этом он полностью разделял ее мнение о необходимости соблюдать крайнюю осторожность.

«Я, разумеется, понимал, что если тела тех семерых мужчин действительно найдут в хорошей сохранности, то нам придется принять самые строгие меры предосторожности. Если учесть, что этот вирус уже убил когда-то сто миллионов человек, мы не могли рисковать стать виновниками новой пандемии, – рассказывает он. – И мы проанализировали все аспекты безопасности очень тщательно. Хотя нам представлялось маловероятным, что кто-то мог подцепить инфекцию (довольно-таки трудно заразиться от замороженного трупа, не так ли?), как серьезные ученые мы сочли важным обеспечить наивысший уровень безопасности».

Подобный подход в итоге означал, что по прибытии группы на Шпицберген процесс эксгумации длился медленно и долго, а Оксфорду представились продолжительные часы досуга, чтобы пить свой чай и предаваться размышлениям. И пока рабочие возились со вскрытием захоронений, пока он отсиживался в хижине и сочинял свои верлибры, его и осенила мысль о том, что, вероятно, грипп 1918 года – «Испанская леди», или в просторечии «испанка», – посеял свои семена по всему миру еще до 1918 года. Откуда его мысль легко перекинулась к следующему необходимому шагу. Прежде всего он должен вновь просмотреть медицинскую литературу и поискать любые упоминания о людях, пораженных вирусом гриппа до 1918 года, а в случае обнаружения таких фактов – провести поиск вируса в тканях легких тех, кто умер от гриппа ранее. «Я уже думал не об «испанке» 1918 года, – подчеркивает Оксфорд. – Речь шла об «испанке» 1916 или 1917 годов».

Вернувшись домой, Оксфорд сразу же бросился в библиотеку, где перерыл ворох журнальных публикаций, надеясь найти описания случаев заболевания гриппом, аналогичным инфлюэнце 1918 года, но еще до наступления 1918 года. И ему не пришлось искать слишком долго. Он обнаружил, что в 1916–1917 годах врачи докладывали о вспышках смертельно опасной респираторной инфекции среди британских военнослужащих в казармах Олдершота, располагавшихся буквально на окраине Лондона, как и в лагерях британской армии во Франции. Заболевание проходило в отчетах не как грипп, а как катар, но его симптомы пугающе напоминали признаки гриппа 1918 года. У жертв развивался цианоз – их уши и губы синели от недостатка кислорода, – и многие из них скончались. Оксфорд напоминает, что при поступлении пациентов с инфлюэнцей в 1918 году доктора и медсестры быстро научились предсказывать, кто из них не выживет, как раз по степени развития цианоза.

Одна из наиболее примечательных статей была опубликована «Британским медицинским журналом» 14 июля 1917 года. Она называлась «Гнойный бронхит» и сопровождалась подзаголовком: «Описание случаев заболевания британских военных в лагере во Франции». Группа авторов, которые были армейскими врачами, сообщала о болезни, «представляющей интерес с клинической и патологической точек зрения».

Заболевание впервые проявило себя в их лагере в декабре 1916 года, а через месяц превратилось в «небольшую эпидемию», писали они. Симптомы оказались до боли знакомы Оксфорду – примерно в тех же выражениях военврачи могли бы описывать грипп 1918 года. Группа пациентов пришла в госпиталь с температурой под сорок градусов, с кашлем, отхаркивая окрашенный кровью гной. У больных отмечался учащенный пульс, а скоро начинали появляться признаки цианоза. Некоторые из них умирали от удушья, когда их легкие заполнялись жидкостью. У других заболевание оказывалось не смертельным, и они поправлялись, но на это уходили недели в лихорадочных мучениях.

Не столь ценные в научном смысле, но не менее памятные истории Оксфорд почерпнул из личных бесед с людьми. Например, одна женщина рассказала ему, что к началу Первой мировой войны ее отец жил в Торонто, но вызвался добровольцем и в 1915 году прибыл в Англию для прохождения подготовки. Позднее он не раз вспоминал, что в военном лагере стал свидетелем поистине страшных событий. По его словам, рекруты массово заражались инфлюэнцей, и многие от нее умирали. Но, соблюдая закон о секретности, никто в то время не разглашал информацию о болезнях и гибели солдат.

И чем больше Оксфорд размышлял об этом, тем более вероятной и разумной казалась ему версия, что грипп 1918 года начался на самом деле гораздо раньше. Она хорошо сочеталась с еще одной медицинской загадкой – новым страшным эпидемическим заболеванием мозга, которое охватило Европу и Северную Америку между 1916 и 1926 годами. Болезнь, сопровождавшаяся аномальной сонливостью, стала известна как летаргический энцефалит и послужила причиной смерти около пяти миллионов человек, прежде чем внезапно затухнуть. Некоторые специалисты утверждали, что она стала последствием пандемии гриппа, но тогда возникает вопрос: как она могла начаться до 1918 года? Это могло случиться только в том случае, если и сам грипп возник до 1918 года.

Подобная сонная аномалия [19] была впервые описана врачом из Вены бароном Константином фон Экономо в статье, опубликованной в 1917 году. «За время, прошедшее после Рождества, – писал Экономо, – в нашей психиатрической клинике мы имели возможность наблюдать несколько проявлений болезни, симптомы которой не подпадают ни под один из известных нам диагнозов. Тем не менее зарождение заболеваний у пациентов и их схожая симптоматика позволяют объединить их в единую клиническую картину. Мы имеем дело с повышенной сонливостью, которая, если можно так выразиться, далеко выходит за рамки обычной продолжительности сна».

Пациенты спали сутками напролет, и хотя их можно было разбудить, задавать им вопросы, получать ответы, заставлять исполнять команды медиков, все делалось ими словно в сомнамбулическом состоянии.

«Стоило оставить такого пациента в покое, как он тут же снова впадал в глубокий сон», – отмечал Экономо. Некоторые из них умирали через несколько дней, другие держались недели и даже месяцы, почти постоянно находясь в состоянии сна, перемежавшегося с периодами комы. Те, у кого болезнь затягивалась, в отдельных случаях оставались в живых, но оправиться до конца не могли. Даже когда кризис оказывался позади и они уже не считались больными, такие люди большую часть времени сидели совершенно неподвижно, воспринимая окружавшую их действительность, но в полудреме, никак не реагируя на нее. Экономо сравнивал таких пациентов с навсегда погасшими вулканами. У многих, как следствие, развивалась болезнь Паркинсона – неврологический недуг, при котором пораженной оказывается доля головного мозга, контролирующая движения. Они находились словно в глубокой заморозке, неспособные двигаться или говорить, а их мысли и эмоции нельзя было прочесть под застывшими, как маска, чертами лица.

Пытаясь разобраться в причинах заболевания, фон Экономо провел поиск микроорганизмов в мозгах умерших пациентов, извлеченных при вскрытии. Как он выяснил, мозг такого больного содержал вирус, с помощью которого инфекцию удалось передать, например, обезьянам. Но естественно, что в те годы фон Экономо еще не имел возможности выделить вирус и определить, к какому типу он относится.

Венский специалист заметил, что у некоторых пациентов первоначально развивалось респираторное заболевание, но не у всех и даже не у большинства. Поэтому фон Экономо особо подчеркивал, что, по его мнению, недуг не был следствием разразившегося в Европе гриппа. Хотя позднее среди экспертов получила распространение точка зрения, что летаргический энцефалит стал одним из побочных эффектов гриппа 1918 года.

Например, в 1982 году Р.Т. Равенхолт и Уильям Фоге – двое ученых из Центра по контролю заболеваемости – пытались подтвердить истинность такого утверждения, основываясь на старых эпидемиологических данных из Сиэтла, Вашингтона и с островов Самоа.

В Сиэтле, настаивали ученые, по всей видимости, существовала прямая связь между инфлюэнцей и гибелью 142 человек от летаргического энцефалита. По крайней мере на эту связь настойчиво указывала местная пресса того времени. Одна из статей, опубликованных газетой «Сиэтл таймс» 29 ноября 1919 года, описывала два случая заболевания. «Это первые проявления у нас недуга, который охватил сейчас всю Англию и, судя по сообщениям, дал о себе знать уже в нескольких регионах Соединенных Штатов. И хотя еще точно не установлено, что болезнь является осложнением после испанского гриппа, обе жертвы из Ривертона в прошлом году перенесли инфлюэнцу», – утверждал автор, ссылаясь на смерть двоих пациентов в пригороде Сиэтла.

В придачу к 142 жертвам, которые заразились летаргическим энцефалитом сразу после того, как переболели гриппом, насчитывалось еще 18 смертей от той же болезни, где время инфицирования не могло быть точно установлено. Но случаи порой действительно оказывались странными. Например, в некрологе одной дамы, которая умерла в 1924 году в возрасте 61 года, говорилось, что она «стала жертвой гриппа, вызвавшего у нее состояние паралича, продлившегося шесть лет – с 1918 по 1924 год».

Конечно, большинство ученых не восприняли бы подобные «доказательства» всерьез. Авторы таких гипотез попадали в самую распространенную логическую ловушку – предположение, что если первое событие предшествовало второму, то оно и явилось его причиной. В такой же капкан угодили все те, кто считал вакцину от свиного гриппа виновницей разного рода медицинских проблем. Если проводится иммунизация миллионов людей, то, разумеется, в силу простой случайности некоторые из них вскоре после прививки умрут, а у кого-то случится инфаркт или инсульт. Но это не значит, что эти смерти, проблемы с сердцем и мозгом стали следствием именно воздействия вакцины. Слишком многие люди в 1918 году в той или иной форме перенесли грипп. А потому, даже если летаргический энцефалит не имел с инфлюэнцей ничего общего, большинство заразившихся им незадолго до этого переболели гриппом. И чтобы их аргументы выглядели не столь умозрительными, ученым нужно было нечто большее, чем общие соотношения заболевших гриппом и патологической сонливостью. Им была необходима практическая ситуация, которая подтвердила бы их выводы.

И, как выяснилось, нашлось одно такое место в мире, жители которого, сами того не зная, поставили эксперимент, которого недоставало теории Равенхолта и Фоге. Это случилось на островах Самоа в Океании.

Грипп поразил острова Западного Самоа 7 ноября 1918 года, занесенный туда экипажем парохода «Талун», прибывшего в этот тропический рай из Окленда. В течение следующих двух месяцев там умерли восемь тысяч человек, или треть всего населения.

Трагедия Западного Самоа стала своевременным предупреждением для жителей островов Американского Самоа, расположенных не более чем в сотне миль оттуда. В ужасе от грозившей им напасти, они сделали все, чтобы уберечься от нее, прекратив все контакты с внешним миром. Введение по-настоящему строгого карантина помогло – вспышки гриппа на Американском Самоа удалось избежать.

А теперь напрашивается вопрос: как обстояли дела с летаргическим энцефалитом? Наблюдалась ли волна заболеваемости вне зависимости от гриппа? И статистика здесь оказывается целиком на стороне теории, что это все-таки вирус гриппа служил причиной возникновения проблем с мозговой деятельностью у предрасположенных к этому людей. С 1919 по 1922 год на Западном Самоа от летаргического энцефалита умерли семьдесят девять человек. На островах Американского Самоа таких случаев было зафиксировано всего два.

И все же это был эпизод, пусть и весьма интересный, который не вносил окончательной ясности, понимал Джон Оксфорд. Но в то же время от подобных фактов нельзя просто отмахнуться, не подвергнув дальнейшей проверке, что заставило его вновь обратиться к образцам тканей, хранившихся в архиве больницы. В них стоило попробовать найти ответы на главные вопросы: появился ли вирус 1918 года на самом деле гораздо раньше и воздействовал ли он в том числе и на человеческий мозг?

Оксфорд снова отправил студентов в подвал на поиски тканей легких людей, умерших от гриппа в 1916 или в 1917 году. Им удалось обнаружить несколько примечательных образцов, и Оксфорду сейчас очень хотелось бы, чтобы Джеффри Таубенбергер подверг их анализу, как только завершит работу с тканями жертв 1918 года. Но и сам Таубенбергер проверил фонды хранилища Армейского института патологии. Нет ли в его распоряжении таких же тканей жертв гриппа 1916 и 1917 годов? Но ничего подобного там не оказалось.