Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

— Стойте, братцы. От такого спеха толку не будет! — крикнул он. — Крыжаки — не мордва и не чудь, а храбрые воины. Не снести им своих голов.

Словно в подтверждение этих слов, на стенах Штейпгаузена сверкнул огонь бомбард, и громовой раскат выстрелов звучно прокатился над лесом. Камни брызнули во все стороны. Несколько воинов были ранены и со стоном поползли обратно к лесу. Но Вингала, не останавливаясь, достиг стен замка — и начался отчаянный приступ.

Из лестниц большинство оказались слишком короткие, только немногие достигали вершины стены, увенчанной зубцами, и зацепились своими крючьями. Словно муравьи встревоженного муравейника бросились к этому месту защитники и с мечами в руках встретили первых смельчаков, добравшихся по лестницам.

Бой был неравен — одного против десяти, и храбрецы после отчаянной битвы были сброшены в воду рвов. Вслед им по лестницам ползли отборные витязи дружины Вингалы, но и их постигала та же участь. Обороняющиеся оправились от первого удара и в большем порядке стали вести оборону. Некоторые из них, видя, что с одиночными воинами, долезавшими до вершины стены, с успехом могут бороться те, кто составлял обыденную стражу стены, бросились к громадным складам бревен и камней, приготовленным на случай приступа, и через несколько минут огромное бревно было принесено и сброшено на головы штурмующих. Лестницы были очищены, множество храбрых витязей изувечено, сам князь Вингала, подававший пример своим, ушиблен камнем в ногу. Приступ не удался!

Немцы запели на стенах свой победный гимн и градом стрел провожали отступающие колонны жмудинского князя.

Но князь Вингала был не таков, чтобы признать себя побеждённым. Он не дал своим витязям и получаса отдыха и снова повёл их к стенам замка.

На этот раз лестниц уже не было, но зато передовые воины несли целые пучки зажжённой смолистой сосновой сердцевины и разложили костры почти на полет стрелы от замка. Это было сигналом. Литовские воины стали выходить по два. Один нёс громадный щит из кожи дикого тура, непроницаемой для стрел и копий, другой — лук и целый пучок пернатых стрел, жало которых было оплетено берестой и смазано смолой.

Они быстро, парами, подбегали к кострам, зажигали у них весь пучок берест на стрелах, а затем направлялись к стенам замка. Несший щит прикрывал как себя, так и товарища от выстрелов немецких лучников, между тем как другой с поразительной быстротой выстреливал по замку весь свой запас пылающих и шипящих стрел.

В замке произошла настоящая паника. Хотя стены были каменные, но почти все здания — деревянные, либо крытые деревом или гонтом. Опасность пожара перепугала немцев, они с криками бегали по стенам, созывая товарищей, ушедших подкрепиться после двухчасового боя.

Князь Давид понял, что теперь только настало время действовать. Он перекрестился и подал знак своим смолянам.

Бесстрашно тронулись с места его дружинники, заняли заранее распределённые места вокруг машины и взялись за лямки. Но грузная махина не тронулась с места, хотя катки были всюду подложены, и народа было достаточно.

— Песню! — крикнул князь, видя, что усилия его людей пропадают бесплодно. И действительно, едва раздались первые, знакомые каждому русскому слова «дубинушки», как будто тяжёлая машина ожила и дрогнула.

— Эй, ухнем! Эй, ухнем! — гремели сотни голосов, и колоссальное сооружение, тихо заскрипев, двинулось вперёд, к воротам неприятельского замка.

Таран смоленцев

Немцы были так заняты тушением вспыхнувшего пожара и отбитием нового приступа войска князя Вингалы, что в первую минуту не заметили новой опасности, и только в то время, когда передние брусья тарана вкатились уже на подъемный мост, несколько ратников спешно заняли надворотную башню и начали бросать камни и лить кипяток на осаждающих.

— Вперёд! Вперёд! Ещё чуточку! Ещё! Ещё! — гремели голоса князя и его подручных воинов, и чудовищная машина со скрипом вдвинулась в нишу ворот. Князь Давид был у самой машины. Он подвергался тысячам опасностей, его шлем был во многих местах погнут каменьями и стрелами. Но он, казалось, забыл всякую опасность. Его жизнь, его счастье было там, за воротами этого грозного замка.

— Эй, раз! — крикнул он своим смолянам, раскачивавшим огромное бревно, и в ту же секунду глухой удар грянул в железные ворота. Они вздрогнули, но медные петли выдержали напор и не подались.

— Второй, дружней! Навались! — кричал князь, и действительно, второй удар, удесятеренный напором сотни рук, сорвал ворота с петель, они рухнули со звоном, открывая свободный вход на первый двор рыцарского замка.

Уже по первому известию о штурме ворот и сам граф Брауншвейг, и все его лучшие воины были внизу, наготове встретить нападающих.

Едва успели рухнуть ворота, князь Давид бросился вперёд! Его соколиные глаза издали узнали комтура графа Брауншвейга, которого он знавал по Вильне. Из всего крестоносного войска он одного его считал своим смертельным, личным врагом и, слушая только голос мести и ненависти, бросился на похитителя своей возлюбленной.

Дружная стена смолян бросилась за ним вслед.