Гризли

В тот же день он получил от генерала Вейлера секретное уведомление, в котором тот сообщал, что положение дел ухудшается с каждым часом и того гляди вспыхнет восстание по всей стране. Предупредив Буркьена, чтобы он принял все меры предосторожности, генерал так заканчивал письмо: «К счастью, мы можем вполне положиться на преданность принца Дунду. Вчера вечером в беседе со мной он обещал взять наших жен и детей к себе во дворец, где они будут в полной безопасности. Завтра же прикажу приготовить лодки и отправить в Битур к Дунду всех женщин и детей нашего гарнизона».

«А что, если Мали прав и Нана действительно ничего не забыл и не простил!» – подумал Буркьен, прочитав письмо.

Не теряя времени, он созвал всех своих людей и приказал им вооружиться, не снимать оружия ни днем ни ночью и при первом же сигнале собираться во дворе перед домом. По дорогам были расставлены дозорные, и им приказано извещать о всяком появлении каких-либо подозрительных групп. Наконец стена вокруг усадьбы и ворота были основательны укреплены.

Андре с Бертой в недоумении смотрели на все эти приготовления и досадовали на Мали, виновника, по их мнению, всего этого переполоха. Андре вздумал было даже подтрунить над отцом, но тот строго остановил его, сказав, что теперь не до шуток.

Известия с каждым днем становились все тревожнее. Говорили, что полки сипаев один за другим переходили на сторону мятежников. Из Каунпора и его окрестностей европейцы спешно отправляли свои семьи в Битур, так как принц еще раз открыто заявил, что он сторонник англичан и готов приютить всех беглецов.

Целыми днями Андре с Бертой оставались на берегу Ганга и с тяжелым чувством смотрели на лодки, увозившие женщин и детей в Битур. Ни смеха, ни звонких песен не было теперь слышно; лишь проклятия и рыдания доносились из лодок – кто оплакивал отца, кто брата, кто мужа или сына. В томительном ожидании протекла неделя. И вот пронесся слух, что полки Убского набоба идут на Каунпор, весь гарнизон которого состоял из тысячи восьмисот европейцев и трех-четырех тысяч сипаев, на которых к тому же была плохая надежда.

Все окрестные крестьяне охотно отозвались на зов Бур-кьена, и он надеялся с помощью них отбить нападение неприятеля, который вряд ли станет терять время на продолжительную осаду столь маловажного пункта.

Расставленные по полям и дорогам дозорные опрашивали всякого прохожего, кто он, откуда и зачем идет, а мало-мальски подозрительного человека и близко не подпускали к фактории. Всем домашним, а особенно Андре и Берте, было строго-настрого запрещено ни под каким видом не удаляться далеко от дома.

Прошла неделя-другая. И вот однажды утром прибежал к Буркьену, запыхавшись, караульный и сообщил, что по дороге к фактории идет значительный конный отряд туземцев.

Подали сигнал, и через несколько минут все ворота были уже на запоре, а на дворе стояли под ружьем двести рабочих. Берте отец велел спрятаться в самую дальнюю комнату, затем, подозвав к себе рабочих, приказал им узнать, велик ли отряд, подходивший к фактории. Несколько человек кинулись исполнять его приказание. Не прошло и четверти часа, как к воротам подскакал всадник; в руках у него была обнаженная сабля с развевающимся на конце белым платком.

– Кто вы? Что вам надо? – крикнул с вала Буркьен.

– Вы меня не узнали, сирдар? – смеясь, ответил всадник. – Я Дода, герольд принца Дунду-Пантрао. Его светлость послал меня к вам.

– Что угодно принцу? – холодно спросил Буркьен.

– Его светлость идет с отрядом конницы в Каунпор на помощь генералу Вейлеру. Говорят, повстанцы, – будь они прокляты! – уже с утра подошли к реке. Его светлость желает условиться с вами, что предпринять для защиты дороги в Битур на случай обходного движения неприятеля.

– Хорошо, скажите принцу, что я жду его, – ответил Буркьен. – Один из моих людей пойдет с вами и прикажет дозорным пропустить вас.

Затем, подозвав одного из самых надежных слуг, Буркьен приказал ему отворить главные ворота и вместе с тем смотреть, чтобы все были на местах и в полной боевой готовности.

Немного погодя к воротам подошел отряд туземцев. Впереди гарцевал на горячем коне принц Дунду. На нем было на редкость богатое платье, а на тюрбане из золотой парчи сверкала великолепная бриллиантовая звезда – царский венец повелителей Индии. Принц выехал один во двор и, ловко осадив коня, церемонно поклонился Буркьену.

– Клянусь Индрой, вы проявили способности настоящего военачальника! – воскликнул он. – Ваш прадед Гектор Буркьен может вами гордиться, он сам не сумел бы лучше превратить мирную усадьбу в грозную крепость. Каково! Аванпосты!.. Укрепленные стены!.. Траншеи!.. Чуть не рота дюжих молодцов, вооруженных с головы до ног. Поздравляю вас, сирдар, от всей души поздравляю.

– Я сделал только то, что требовали обстоятельства, – просто ответил Буркьен.

– Разумеется, разумеется! – подхватил принц. – Но если бы все так поступали, победа была бы за нами.